Джон Пристли - Затерянный остров

— Но в таком случае она может уйти за границу — в Россию, например, — возразил коммандер.

— Значит, туда ей и дорога. А Англия пусть пеняет на себя за скупость, — гнул свое Рамсботтом. — Уверяю вас, альтруизм и сантименты в таких делах лишние. Потом будете сентиментальничать, когда получите свою долю и прокормите себя досыта. Вот тогда можете радовать британский флаг. Это обычная торговая операция, и наша первостепенная задача — найти лучшего покупателя.

— Я не согласен, — беззлобно начал коммандер. — Ни в чем вас не виню, Рамсботтом, но и позицию вашу не принимаю. Мы не лавочники и не торгаши, которым лишь бы выгоду не упустить да пенки снять. Это слишком серьезное дело. Мы сделали невероятное, грандиозное открытие, и наш долг — отдать его в распоряжение родины. Если Англии нужен радий — а он ей, несомненно, нужен, — значит, Англия его и получит. Вы, Рамсботтом, рассуждаете, словно человек без корней, а вы, Дерсли, словно перекати-поле. Будь у нас троих разная родина, я бы так не говорил, но ведь мы соотечественники. Мы англичане! И если бы такие же англичане столетиями, испокон веков, не жертвовали собой во имя родины и не дарили ей своих открытий, где были бы сейчас мы трое? Возможно, вовсе не здесь. Не вернись дядюшка Дерсли на родину доживать последние дни, мы и не услышали бы про этот остров. Я тут потому, что дядюшка Дерсли хотел отблагодарить меня за давнюю услугу. Но ведь я помогал ему как соотечественнику, по-товарищески. Ни один из нас троих не согласен жить за пределами Англии. Мы-то сами не стеснялись всю жизнь пользоваться ее дарами, и теперь, джентльмены, ей-богу, теперь, когда у нас появилась возможность отблагодарить ее, предоставив монополию на ценное сырье, грех такую возможность упускать. Хотя бы из чувства долга, если не можем почтить это за честь. Мне лично совесть не позволит выставлять грандиозное открытие на аукцион. Я буду чувствовать себя выжигой. Рамсботтом считает, что мы в долгу лишь перед самими собой, однако в случае настоящей опасности и он бы стал искать спасения у родной страны, ведь «она за нас в ответе». Так вот, мы тоже за нее в ответе. Вы же, Дерсли, полагаете, что мы обязаны всему человечеству в целом — на том лишь основании, что ходим на двух ногах и разговариваем. Этого я тоже не понимаю. Отвечать за всех сразу — значит не отвечать ни за кого. Если вы не видите разницы между долгом народу собственной страны и долгом — если таковой вообще имеется — русским, испанцам или китайцам, мне с вами говорить не о чем. Для меня все предельно ясно. Разговоры о международном братстве — сплошная демагогия. Те, кто призывает любить весь мир, не любят на самом деле никого, они лишь тешат собственное тщеславие. Человек, у которого чувство долга простирается отсюда до Гренландии, не имеет чувства долга вовсе. Он попросту снимает с себя ответственность, не желая служить никому. Простите, Дерсли, я не вас лично имею в виду, разумеется, но вы, кажется, не представляете, куда могут завести подобные легкомысленные заявления. Что до вас, Рамсботтом, то вы лишь притворяетесь циником, пытаясь показать, будто, в отличие от меня и Дерсли, знаете жизнь. Вы это не всерьез.

— Серьезнее некуда! — заявил Рамсботтом.

— Согласитесь, долг так или иначе велит нам объявить этот остров территорией Британской империи. А значит, и руда — или радий, если мы будем извлекать из нее радий, — тоже должна перейти к нашей стране и нашим соотечественникам. Мы или любим свою страну, или нет. Вы любите?

— Люблю.

— И я тоже, — ввернул Уильям.

— Тогда Бога ради, — воскликнул непривычно разгорячившийся коммандер, — хоть раз в жизни сделайте что-нибудь для нее!

— Пра-авь, Брита-ания, моря-а-ами… — затянул Рамсботтом.

— Оставьте, — осадил его коммандер. — Не нужно паясничать.

— Хорошо. Как вам будет угодно. — Рамсботтом подмигнул Уильяму. — Теперь ваша очередь, юноша. Трибуна ждет, вставайте.

— Ну уж нет. — Тем не менее Уильям все же начал излагать свои соображения и вскоре, сам того не замечая, действительно встал и принялся ораторствовать. — Я не согласен с вами обоими, — признался он честно. — Нам выпала уникальная возможность — единственная на всю жизнь — сделать что-то для целого мира. Я предлагаю передать все залежи международному фонду, подконтрольному Лиге Наций. Мы, разумеется, потребуем некоторую компенсацию — за труды, потраченное время и так далее, но это легко уладить. Я категорически против того, чтобы продавать руду с аукциона. Если она представляет ценность для человечества, то шайка финансовых воротил в два счета приберет ее к рукам и обогатится на людском горе. Вот что нам грозит, и это просто подлость. Представьте, что вам срочно понадобился врач, а он сидит и рассчитывает, насколько у вас неотложный случай и как в этой связи побольше содрать.

— Что ж, я знавал и таких.

— Да, и они врезались вам в память именно как позорное исключение из правил, как недостойные звания врача. Я не меньше вашего люблю деньги, Рамсботтом, и, разумеется, требую достойной платы за хлопоты, однако тут нельзя руководствоваться исключительно финансовыми соображениями. Слишком важна и велика наша находка.

— Я согласен, — кивнул коммандер. — Ну же, Рамсботтом, подумайте, и вы тоже согласитесь.

— Ни за что, и я уже сказал почему. Сперва получите деньги, а потом играйте в филантропов и благодетелей человечества. Раздайте хоть все, ваше право.

— Но тогда будет слишком поздно, руда уже попадет в руки дельцов, — вскричал Уильям, вскакивая на ноги. — Мы снова загоняем себя в ту же отвратительную ловушку, и все наше замечательное приключение идет коту под хвост. Торговать сырьем я могу и у себя в конторе, а сюда я приехал, чтобы совершить что-то на порядок выше. Судьба нам благоволит. Теперь и мы должны проявить щедрость. Мы рискуем прогадать? Пускай! Давайте рискнем. Если все будут бояться прогадать, то прогресс невозможен в принципе. Отправляясь в путешествие, мы уже рисковали остаться в дураках… При этом, заметьте, коммандер, я не принимаю и вашу точку зрения. Если находка слишком ценна, чтобы становиться предметом купли-продажи, то и для передачи в руки одной-единственной страны она тоже слишком велика. Задумайтесь! Раковые заболевания не знают государственных границ, значит, и радий, которым можно лечить рак, должен быть общим. Какая разница, на кого обрушилось несчастье — на англичанина, француза, итальянку, — все мы люди, и не важно, что записано у нас в паспортах. Наша находка поможет науке, а наука — слава Богу! — международное достояние. И еще одно. Попирая государственные границы — да, Рамсботтом, можете улыбаться сколько угодно, пусть я сейчас разглагольствую как оголтелый космополит, но я верю — а я мало во что верю нынче, — так вот, я верю, что, попирая государственные границы, мы хоть на шаг, но приближаем мир, счастье и благополучие во всем мире. Мы уже знаем, что бывает, когда верх одерживает националистическая ересь. Война показала. Полмира в руинах, миллионы погибших — а за что сражались, никто уже не знает. Да, я англичанин и я люблю Англию не меньше вашего, коммандер. Я многим ей обязан. Однако миру я обязан больше. Я всецело за то, чтобы англичане оставались англичанами, французы — французами, а китайцы — китайцами. Ненавижу космополитов, тех, кто действительно лишен корней. Но ведь отчасти все культурные различия — это ерунда. Разные головные уборы, разные десерты, разные кровати, вот и все. Есть вещи слишком глобальные и слишком серьезные, чтобы принадлежать одному народу. Они принадлежат человечеству в целом. Все по-настоящему важные достояния не признают границ. Передав руду международному фонду, подконтрольному Лиге Наций или какой-нибудь международной научной организации, мы еще немного сплотим народы и создадим лишний заслон раздорам и военным действиям. Вы, коммандер, призываете хоть раз сделать что-то для Англии. Но давайте поднимем выше и хоть раз сделаем что-то для цивилизации. Нам представился уникальный случай. Не будем его упускать. Давайте покажем хороший пример. Сделаем благородный жест, даже если пойдем после этого по миру. Что скажете?