Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
– Я изложил свои условия. Но я готов помочь вам выйти из гавани. Даже убивая англичан. Согласен искать средств на проезд в Европу самостоятельно. Мне достаточно оказаться в испанских владениях.
– Типичный англичанин, – говорит рыжий, – уйди и брось ирландца.
Скалы исчезли. Женщина-капитан смотрит на темные очертания вздымающихся над городом башен.
– Сеньор Роберто, – сразу ясно, что он принят, – форты предупреждены?
– При мне об этом не говорили, и гонцов не посылали.
– Значит, следует считать, что предупреждены.
– Не знаю. Но ведь ночь! Гавань широка и не пристреляна, тренировок давно не было. Порох ужасно дорог.
– Какая разница… Вы сумеете провести одного человека через оцепление порта?
– Нет. Пропуск у меня на одного человека.
– Покажите, – испанский капитан довольно потирает руки. – Какая прелесть! На предъявителя! Что ж, убедим вашего коменданта, что оформлять важные бумаги таким образом не следует. Патрик, ты же бывал в Спайтстоне? Сможешь найти место, где много ирландцев, и чтобы без присмотра?
Ирландец кивает.
– В таком случае, сеньор, передайте пропуск лейтенанту О'Десмонду. Теперь – Хайме. Ты готов убить пиратов?
– Как? – человек-гора удивлен.
– Тихо. Чтоб не путались под ногами в бою.
– Сделаю.
– Хорошо. Сеньор Роберто, как видите, я отослала одного из моих лейтенантов. Не составите мне компанию при абордаже «дикой кошки»?
– При абордаже чего?
– Корабля слева по борту. Называется «Ривендж», кажется. «Дикая кошка», фрегатта, дюнкеркец… Неважно. Быстрый корабль, созданный для преследования и боя, при этом ходящий над мелями. Если мы хотим уйти, нам придется его взять.
Патрик англичанину не доверял, но на сей раз все обошлось. Пропуск оказался настоящим. Караулы хмыкали и разрешали дурню-«красноногому» топать дальше. Судя по добротной одежке, он чье-то доверенное лицо. Может, даже вольный.
Тем более идет во вполне понятное место – грузчиков искать. Если завтра будет торг, вполне могут понадобиться.
И уж никого не удивило, что ирландец решил подкинуть работенку своим. А разговор… Сразу и не поймешь. А как поймешь, бежать с докладом уже поздно. Если за два последних горьких столетия гэльская нация чему и выучилась, так это строить заговоры и бунтовать.
– Привет, ребята. Тут у меня парочка глотков испанского вина. Англичане хотят пролить его на землю. А я думаю, оно и для причастия сгодится, если его с ирландской водичкой перемешать.
Патрик смотрит на людей, к которым привела его судьба. Барак, спят вповалку. Дух – немногим легче, чем на каторжном корабле. Одежда – мешковина, постель – земля. Солдат его роты – ни одного, да и людишки не во всем подходящие. Большинство – рабы, которым позволили самим зарабатывать себе выкуп. Есть и вольные. Не прижатые к стене. Это плохо. Зато это люди сильные. И если их удастся поднять…
– Глоточки-то маленькие больно. Боюсь, англичане с них не захмелеют. Особенно те, что в Индиан-бридж.
Как и следует ожидать. Интерес – да. Надежда – да. Отчаянная решимость – нет. Значит, нужно уговорить. Увы, плохой из капитана О'Десмонда уговариватель. В Дублине и Ла-Веге хватало команд. Не на все, но кружок заговорщиков – не сговорчивая девка.
– Зато воды у нас много. И если Господь сподобит нас милостью своей…
– У нас нет священника, чтоб отслужить мессу, – другой голос, усталое лицо кривится, – а без этого вода не обратится вином. А расшибаться о скалы… В прошлый раз за мятеж убили каждого пятого.
Значит, нужны иные слова. Что же им пообещать? Ну, разве что пушки… Но тут вступает третий голос.
– Священник есть. Это я.
Такой же человек, как все. И тонзуры нет… Заросла, конечно. Но как же вовремя!
– Ты не говорил.
– Увы, я слишком слаб. Я не рискнул принять мученичество, но я был ротным капелланом. И если вам нужно причастие перед битвой, я рискну. А если нет, отанафемствую.
– За что?
– За то, что теперь меня непременно кто-нибудь выдаст. Так и в Англии бывало. Знают двое – знает свинья.
– Тебя же не выдали…
– Так то моя рота. А то – людишки, что боятся навалиться сотней на одного! И если уж Спасителя предал за тридцать фунтов ученик, за кровь простого пастыря Иуде пяти хватит. Правда, получить их ему трудно будет. Может, потому я и жив пока…
– Это почему трудно? – удивился Патрик. На его памяти англичане исправно платили. Настолько исправно, что расходную статью внесли в бюджет.
– А потому, что судья Джонс пусть и еретик, но человек… Ну да это неважно сейчас, тем более что неленивые могут и в Индиан-бридж за сребрениками сбегать. Так что будет вам чудо пресуществления. Опять же, если дьявол будет попущен, воду можно влить в винные мехи…
– Мехи-то маловаты. На шесть десятков глотков. Ну на семь…Так вот. Нам, допустим, хватит. А остальные?
– Кто причастится испанским вином, уйдут все. Кто не захочет – сами выберут судьбу.
– Даже так? А не маловаты ли мехи?
– Так есть еще. Сами видите. К утру все наши будут. Нам, бывало, и те, что на полтыщи глотков, доставались…
Они еще говорят и еще не перешли с языка заговорщика на обычный, но дело решено. Против анафемы истовые католики не пойдут.
Хайме мрачен, а ведь получил чего хотел, даже больше. Не посмотрел на казнь. Убил пирата, убил не одного, убил сам – хотя и помогли маленько. Убил пусть и не в бою, но по военной необходимости.
Они спали – не все, иные ждали утра. Наверняка прикидывали, как выкупиться из английской неволи, злой, но алчной. И тут прикосновение к плечу. Достаточно громкое: «Пошли, тебя тут раньше времени купили. За деньги, а не ирландца, ха-ха. Ну, шевели мослами. Лодка под кормой». Которая как раз прикрыта капитанской палаткой. Поначалу казалось – ничего слишком сложного. Вызвать кандальника на корму, еще и сказать, что, мол, обменяли его… А там – ударить ножом, придержать, чтоб не сумел заорать и не плеснул слишком громко. Морские разбойники отличат плеск весла от плеска упавшего в воду тела.
Как он мечтал просмаковать каждое мгновение мести – короткий переход от надежды к агонии, стремительно уходящая из тела жизнь, словно льющееся в глотку вино… На худой конец – удовлетворение от свершения должного, даже холодное безразличие рутины. Вышло иначе.
В абордажном бою есть ярость, есть нанесение ран – и почти нет смерти. Некогда учуять вонь смерти, рассматривать кровищу, выпущенные внутренности. Там кружит голову ярость схватки. А здесь – нужно крепко держать уже обгадившегося смертника, иначе… Всплеск. Хорошо, кандалы затаскивают тело вглубь почти мгновенно.
Это случилось на пятом смертнике. Обреченный успел испугаться, рот жадно хватнул воздух – крикнуть. Не дали, когда нож вскрыл горло, вместе с кровью хлынул то ли вой, то ли хрип, то ли бульканье. Громко! Сейчас за ним последуют крики кандальников. Пираты наверняка знают, как звучит перерезанная глотка… Нет, тихо. И все-таки…
