Константин Нормаер - Хранитель историй (СИ)
Третье откровение пришло ко мне с наступлением сумерек. Звезды, в ту ночь, светили ярко, образуя на небе настоящую толчею. Собираясь в группы, они весело отражались в морской глубине. Волны спокойно ласкали борт, а те, кто нес вахту, тихо переговаривались между собой. Они прекрасно понимали, что оказались во власти мертвецов и это обстоятельство пугало всех больше, чем нападение Триатских хранителей моря.
Неизвестность — вот, что останавливало моряков от бунта. Смогут ли они справиться с горсткой бывших товарищей по оружию? И не вернутся ли те на корабль с утренним туманом? Вопросы роились и в моей голове, но о сопротивлении я даже и не помышлял.
Я понимал, что капитан не зря торопит события, трепетно ловя парусами ветер. И не спроста он держит при себе Лиджебая, не оставляя его ни на минуту. Но привязать одно к другому, увы, у меня не получалось. Желания вашего отца, оставались загадкой, а воскрешение капитана — неоспоримым фактом.
Не прошло и пяти минут, когда я почувствовал с правого борта странный плеск. Еще утром Бероуз приказал навязать по обеим сторонам корабля канаты, так чтобы те доставали до ватерлинии. Мы удивились, но не стали уточнять, незамедлительно выполнив приказ.
Теперь тайна раскрылась сама собой. Тяжелое, почти надрывное человеческое дыхание, заставило меня вздрогнуть, и покрыться мурашками. Подскочив к борту, я услышал глухой удар, словно что‑то врезалось в нас: толи бочка, дрейфующая не первый год, толи оторвавшийся после бури бот. Правда поразила меня до глубины души. К нам на корабль, по заготовленным канатам карабкался моряк. Ошарашено наблюдая за происходящим, я никак не мог взять в толк, как он сумел догнать наше быстроходное судно.
Перевалившись через борт, фыркая и отряхаясь, словно пес, угодивший в речку, пловец поднял голову, и я обомлел. Пирт Рибли, тот самый вахтенный, что дежурил на носу «Бродяги», когда нас атаковали мертвецы. Именно он пронзенный шпагой Бероуза, теперь вернулся на корабль. На его виске все еще виднелся огромный рубец, а рубашка была насквозь пропитана кровью.
Он поздоровался с каждым, и в конце протянул руку мне. Я отпрянул, не решаясь поприветствовать капера. Теперь он был по другую сторону баррикад.
Мертвецы получили пополнение в свои ряды.
Позже к нам присоединилось еще несколько моряков потерпевших фиаско в недавнем ночном нападении. Но капитан оставался мрачнее тучи, молча приветствуя соратников. Его внимание сейчас занимали лишь часы, по которым он постоянно сверял стремительно ускользающее время. Если бы я был сторонним наблюдателем, то решил бы, что мы участвуем в регате, и стараемся как можно скорее уплыть от проклятого острова.
Следующая неделя не принесла на волнах ожидания никаких новостей. Только море продолжало возвращать умерших каперов — всех шестерых. А еще нас подгоняли бесконечные команды Бероуза. За эти дни я практически не видел вашего отца Рик, но знал, он занят кропотливой, и видимо, очень важной работой. Когда я проходил мимо капитанской каюты, я слышал, как непрерывно скребет перо о бумагу. Что именно он писал, уединившись в покоя самого Бероуза, я даже не мог себе представить.
Девятнадцатый день начался для меня с борьбы с желудком. Запасы пресной воды подходили к концу, и мы едва держались на ногах, дожидаясь очередной порции влаги. Еще скуднее выглядел наш пищевой рацион: вяленое мясо вперемешку с макаронами, которые мы называли еда с дрянью, уже не лезли в горло. Пища мучила и убивала своим однообразием. И в то утро я не выдержал. Меня вывернуло наизнанку, как только я закончил завтрак. Пустой желудок незамедлительно отозвался протяжным урчанием.
Проходящий мимо старпом злорадно хмыкнул. С того момента как мы отплыли от острова он всячески не замечал меня, словно расторопного юнги не было и в помине. Я пытался оказаться в том месте, где он нес вахту, но и тогда разговор заканчивался так и не успев начаться. Постепенно вся команда стала обходить меня стороной. Я сделался прокаженным, которого жалеешь своим молчанием, и безумно боишься протянуть руку, чтобы не дай бог не подцепить от него ужасную заразу.
Те немногие, кто еще пару дней назад пытались подбодрить меня добрым словом, к концу третей недели обратного пути окончательно отвернулись. Я не винил их в этом. Уже давно привыкнув жить одиночкой, я коротал тянувшиеся, будто смола, ночи, за размышлениями. Рассчитывая только на себя, я понимал, что бороться с каперами — в чьих жилах теперь, наверняка, текла кровь дьявола, — бесполезно.
Невольники — как называл еще живых моряков Бероуз, готовили бунт. Но, честно говоря, я не видел в этом смысла. Искать спасения нужно было в молитвах, а не в бессмысленных стараниях…
И следующий день подтвердил правильность моих суждений. Ритли Викс не выдержал первым. Его натянутые нервы лопнули как струна лютни. Внимательно изучая непроницаемый взгляд своего бывшего друга, который теперь не замечал его в упор, Викс внезапно начал смеяться. Не скрываясь, он вышел в самый центр палубы — скромные эмоции превратились в настоящую истерику. Настороженные взоры моряков следили за тем, как их приятель довольно быстро сходит с ума. Приступ продолжался пару часов, пока Бероуз не приказал подвесить помешавшегося на рее. Удивительно, но никто так и не вызвался защитить несчастного капера или по крайне мере его утихомирить. Каждый закрылся в воображаемый панцирь, будто краб, и волновался исключительно о своей шкуре.
Это были самые невыносимые дни. До сих пор я просыпаюсь в холодном поту, вспоминая мучившие меня кошмары.
Но один из них посещает мою память чаще остальных…
…Безумца подвесили на самом видном месте: в центре грот — мачты, чтобы полуденное солнце до изнеможения сушило кожу, оставляя на ней болезненные ожоги, а ночной соленый ветер бередил открытые раны. Я слышал его крик каждую минуту, и если выдавался небольшой перерыв, то спасительные вопли в скором времени начинались вновь.
Мы все потихоньку начинали бредить. Также как и бедняга Викс. Силы были на пределе, а до знакомых берегов оставались еще сотни бесконечных лиг. Когда безумец затих, и мы помолились господу за его измученную душу, наступила такая мертвая тишина, что мне почудилось, будто я оглох.
Превратившись в растянутые на солнце тени, мы неприкаянно слонялись по кораблю, заранее предугадывая приказы наших мертвых повелителей. Наверное, дьявол, и вправду слишком силен, раз способен на глазах у господа творить такие бесчинства… — подумалось мне на сорок первый день нашего плаванья.
В то утро моя вера пошатнулась.
А в следующую ночь ее окончательно растоптал один малозначимый, но достаточно откровенный разговор.
