Майкл Поуп - Королевский корсар
Базир встал на колени, запустил руки по локоть в пену и выгреб наружу сразу целую груду разных камешков.
Было бы смешно, если бы «Посланец небес» явился по первому зову.
Руки снова окунулись и снова что-то выгребли.
Так продолжалось не менее десяти раз. Наконец Базир почувствовал усталость и решил сбросить халат, стеснявший его движения. Он, стоя на коленях, стащил его, обернулся, чтобы отбросить…
За спиной у него стояло не менее десятка человек, полуголых, темнокожих, с разрисованными физиономиями и вытянутыми вперед копьями.
Они стояли так же бесшумно, как и появились.
Базир многое успел за первые несколько секунд этой неожиданной встречи. Успел испугаться, успел обрадоваться, что камень все еще находится там, в чаше, успел подумать, что с дикарями надо вести себя как можно увереннее. Кидда ведь они, именно они самые сделали своим богом!
И Базир повел себя так, как должен был, по его представлениям, вести себя бог.
Он встал в гордую позу и обрушил на молчаливых копьеносцев поток португальской брани. Среди многих национальных школ этого искусства, знакомых бывшему суратскому чиновнику, португальская считалась наиболее радикальной.
Божественная карьера Базира оказалась очень короткой.
То ли оттого, что дикари абсолютно не понимали по-португальски, то ли оттого, что понимали слишком хорошо, они кинулись на мусульманина, мгновенно связали и в полной тишине потащили в чащу.
Базир был доставлен в ту самую деревню, где много лет назад побывал капитан Кидд.
За это время внешние следы разгрома и пожара были устранены, но в душах аборигенов они остались. Можно сказать, что те раны до сих пор еще кровоточили.
Успели сложиться предания о том страшном дне, когда на деревню неведомо откуда обрушилось целое полчище демонов, изрыгающих огонь. Детям завещалось всегда и везде избегать встречи с демонами, женщинам запрещалось на них смотреть, а мужчинам полагалось истреблять их нещадно, если будет такая возможность.
И вот один попался.
Он был не так страшен, как те, прежние, демоны, он изрыгал не огонь, а ядовитую слюну и потоки слез. Он был жалок, он был бессилен, он был отвратителен, но он был демон.
Как и требовало предание, он был казнен.
Но не просто так, а с соблюдением всех полагающихся церемоний.
Его оттащили к хижине жреца, привязали к столбу, обложили вязанками хвороста.
Из хижины вышел жрец, он был не так живописен, как тот, прежний, и он был молод. Но интересно было не это, а то, что он нес в руках.
Жезл.
На верхушке украшенной резьбой палки из статирного дерева был укреплен большой, сверкающий на солнце камень.
Несмотря на ужас своего положения, Базир этот камень узнал.
«Посланец небес»!
Это было последнее, что он увидел на этом свете.
Жрец взмахнул жезлом и ударил Базира его концом в лоб.
Дикари были не настолько свирепы, чтобы сжигать человека (или демона) живьем. Сначала они сочли нужным лишить его сознания.
— Ну что, что это такое? Это не смертельно? Да отвечайте же, черт вас подери!!!
Миссис Джонсон-Кидд стояла посреди своей спальни, перед нею на коленях поместился мистер Джонсон, лучший лекарь Нью-Йорка. Он держал миссис Джонсон-Кидд за бедра, а щекой припал к животу.
Происходящее не имело ничего общего с любовной лаской.
Это был медицинский осмотр.
После известных событий, приведших к печальной и, как многие считали, позорной кончине капитана Кидда, мистер Джонсон отдалился от своей пациентки. Сейчас не время подробно разбирать причины, по которым это произошло. Отчасти по необходимости соблюсти приличия, отчасти из нежелания видеть человека, делить ложе с которым означало делить неприятные воспоминания.
Одним словом, около полутора месяцев старые друзья не виделись.
Однажды случилось так, что миссис Джонсон послала за своим прежним врачом.
Увидев лекаря, она предупредила, что рассчитывает использовать его лишь в профессиональном качестве.
Мистер Джонсон выказал такую готовность. Вдова капитана была не только хорошая любовница, но и хорошая клиентка.
Жалобы были жалкие. Какая-то тошнота. Какие-то головокружения.
Дурные сны.
Доктор прописал успокаивающие порошки и обещал навестить больную на следующий день.
Порошки помогли вроде бы от тошноты. Но ничего не могли поделать со снами.
Миссис Джонсон каждый раз просыпалась с криком, ничего толком из увиденного во сне вспомнить не могла, но была уверена, что видела нечто ужасное.
Она сделалась нервной, раздражительной, потеряла аппетит.
Нервы, успокаивал ее доктор и советовал закатить хороший пикник. Тем более что с деньгами, полученными от графа Белломонта, ее состояние весьма округлилось и приосанилось.
Вдове не хотелось пикников.
Она бродила по саду, распекала слуг и капризничала за столом.
Однажды во время беседы со своим врачом она у него на глазах съела не поморщившись целый дикий апельсин. Фрукт в несколько раз более кислый, чем обыкновенный лимон.
И только тут у врача зашевелилось в голове некое сомнение…
— Позвольте, я вас осмотрю.
Он послушал больную, еще раз расспросил о всех ее ощущениях.
— Ну что со мной, что? Я умру?
Мистер Джонсон посмотрел на кожуру апельсина, лежавшую на маленьком серебряном подносе у локтя больной.
— Почему вы молчите, мне страшно! Скажите что-нибудь, или я…
— Вы беременны.
— Этого не может быть!
— Тем не менее это так.
— Говорю вам, я бесплодна. За это меня и ценили в том заведении, во Франции. Я никогда ни от кого не беременела, зарубите это себе на носу.
Мистер Джонсон погладил свою внушительную, мужественную горбинку на носу.
— Да мне и не от кого забеременеть. Последний раз я спала с… — По лицу миссис Джонсон пролетела стая красных пятен. Доктор деликатно покашлял. Камилла повернула к нему лицо с выпученными глазами:
— Это что же, я беременна от него?!
— Если мужчина спит со своей женой так редко, то у него скапливаются силы, способные преодолеть любое бесплодие. Возьмите хотя бы Библию.
Доктор не знал, какое именно место из священной книги он приводит в пример, да его пациентке в этот момент было не до книжных примеров.
Она грохнулась в обморок.
На протяжении дальнейшей беременности это с ней случалось часто.
Рожать она не хотела, она боялась рожать, утверждая, что эти роды ее убьют.
Врачи Нью-Йорка отказывались ей помогать в деле освобождения от плода. Слишком все далеко зашло.
— Пусть лучше ее убьют роды, чем я, — сказал как-то один врачеватель другому.
Камилла сделалась мрачна и замкнута.
Она почти никого не принимала.
