Жюль Верн - Путешествия и приключения капитана Гаттераса

– Ничуть, – ответил Алтамонт.

– Ну, так пойдем дальше и посмотрим, был ли пройден Северо-Западный проход. Обратите внимание, если связать открытия Парри с открытиями Мак-Клура, то выходит, что они обогнули северные берега Америки.

– Да, но не на одном и том же корабле, – возразил Алтамонт.

– Зато это был один и тот же человек. Но дальше. Мак-Клур отправился к капитану Келлетту на остров Мелвилла и в двенадцать дней прошел сто семьдесят миль, отделяющих бухту Милосердия от Зимней гавани. Договорившись с капитаном «Геральда», что он пришлет к нему больных, Мак-Клур вернулся на свой корабль. Всякий другой решил бы, что им сделано уже достаточно, но отважный молодой человек задумал еще раз попытать счастья. Прошу обратить внимание: его лейтенант Кресуэл, сопровождавший больных с корабля «Инвестигейтор», покинул бухту Милосердия, дошел до Зимней гавани и, пройдя по льдам сто семьдесят миль, второго июня добрался до острова Бичи и несколько дней спустя с двенадцатью матросами поднялся на борт корабля «Феникс».

– Я служил тогда на «Фениксе» под начальством капитана Инглфилда, с которым мы вернулись в Европу, – сказал Джонсон.

– Седьмого октября тысяча восемьсот пятьдесят третьего года, – продолжал доктор, – Кресуэл прибыл в Лондон, пройдя весь путь от Берингова пролива до мыса Фарвель.

– Ну, что же, – сказал Гаттерас, – войти с одной стороны, а выйти – с другой, разве это не значит пройти?

– Это так, – ответил Алтамонт, – но ведь он совершил по льдам переход в четыреста семьдесят миль.

– Что ж из того?

– В этом вся суть! – воскликнул американец. – Спрашиваю вас: судно Мак-Клура прошло проходом или нет?

– Нет, – ответил доктор, – потому что после четвертой зимовки Мак-Клур принужден был бросить свой корабль среди льдов.

– Морским путем должен проходить не человек, а корабль. Если когда-нибудь Северо-Западный проход сделается доступным, то проходить его будут корабли, а не люди в санях. Необходимо поэтому, чтобы его прошел корабль или по крайней мере шлюпка.

– Шлюпка? – воскликнул Гаттерас, усмотрев в словах американца определенное намерение.

– Алтамонт, – поспешно возразил доктор, – вы придираетесь к словам, и всякому ясно, что вы не правы.

– Вам нетрудно объявить меня неправым, господа, – возразил Алтамонт, – вас четверо, а я один. Но я все-таки остаюсь при своем мнении.

– И оставайтесь! – вскричал Гаттерас. – Да только держите язык за зубами!

– Какое право вы имеете так со мной говорить? – вспылил Алтамонт.

– Право капитана! – надменно заявил Гаттерас.

– Разве я вам подчинен? – возразил Алтамонт.

– Без всякого сомнения. И берегитесь! Если…

Тут доктор, Джонсон и Бэлл развели их в стороны. Соперники бросали друг на друга угрожающие взгляды. Доктор был огорчен до глубины души.

Но после двух-трех примирительных фраз Алтамонт, насвистывая национальную песенку «Янки Дудль», улегся на своей койке. Спал он или нет, было неизвестно, но он не произнес больше ни слова.

Гаттерас вышел из палатки и стал большими шагами расхаживать под открытым небом. Через час он вернулся и лег спать, также не проронив ни слова.

29 мая солнце в первый раз совсем не зашло: оно лишь слегка коснулось горизонта и тотчас же опять всплыло на небосклон. Начиналось полярное лето. На другой день лучезарное светило появилось, окруженное великолепным кольцом, сверкавшим всеми цветами радуги. Такого рода явления повторялись часто, они постоянно привлекали внимание доктора, отмечавшего день и час появления колец, их размеры и вид. Но эллиптическое кольцо, которое он наблюдал в этот день, было довольно редким явлением.

Вскоре появились стаи крикливых птиц, дрофы и канадские гуси, прилетевшие из далекой Флориды и Арканзаса, с изумительной быстротой устремлялись к северу.

Казалось, они на своих крыльях принесли весну. Доктору удалось подстрелить несколько этих птиц, а также трех-четырех журавлей и даже одного аиста.

Снега быстро таяли на солнце, таяние ускоряла морская вода, выступавшая на ледяных полях из трещин и отдушин, проделанных тюленями. Смешавшись с морской водой, снег образовал грязную массу, которую арктические путешественники называют кашей.

Доктор опять принялся за свои посевы, в семенах у него не было недостатка. Он очень удивился, заметив среди просохших камней побеги особой разновидности щавеля. Клоубонни не мог надивиться творческой мощи природы, которая проявлялась даже в царстве льдов и мороза. Посеянный им кресс-салат через три недели дал молодые побеги длиной около десяти линий.

На кустиках вереска стали робко распускаться крошечные, бледно-розовые, почти бесцветные цветочки, казалось, неумелая рука подлила в их окраску слишком много воды. В общем флора Новой Америки оставляла желать лучшего. Но все же отрадно было смотреть на эту скудную и робкую растительность, это было все, что могли вызвать к жизни слабые лучи солнца, казалось, провидение не совсем еще забыло эти далекие страны.

Наконец установилась теплая погода: 15 июня термометр показывал +57F[59]. Доктор с трудом поверил глазам. Местность преобразилась, бесчисленные каскады свергались по склонам пригретых солнцем холмов, лед растрескался, и вскоре должен был решиться важный вопрос о свободном море. Кругом стоял несмолкаемый грохот лавин, падавших с холмов на дно оврагов. Треск ледяных полей сливался в оглушительный гул.

Путешественники предприняли экскурсию на остров Джонсона. Это был крошечный островок, пустынный и бесплодный, но старый боцман был в восторге, что его имя связано с этой затерянной среди океана скалой. Он непременно захотел начертать свое имя на высоком утесе и при этом чуть не сломал себе шею.

Во время своих прогулок Гаттерас тщательно обследовал все окрестности до мыса Вашингтона. Когда снега растаяли, характер местности резко изменился: там, где еще недавно расстилалась ровная, однообразная снежная пелена, появились холмы и овраги.

Дом и склады начали разрушаться, то и дело приходилось их чинить, но в полярных странах очень редко бывает настолько тепло, и средняя температура летом лишь немного выше нуля.

К 15 июня постройка шлюпки уже значительно продвинулась. Бэлл и Джонсон работали над ней, а их товарищи ходили на охоту, и с большим успехом. Убили даже несколько оленей. К этим животным очень трудно подойти, но Алтамонт применил уловку, которая в ходу у североамериканских индейцев: с помощью ружейного ствола и пальцев он изображал подобие рогов, обманывая пугливых тварей. Приблизившись на достаточное расстояние, он стрелял уже наверняка.