Жюль Верн - Дети капитана Гранта
Между тем толпы туземцев заняли все окрестные возвышенности. Капитан Крозе велел взять самые важные инструменты, остальные зарыть, поджечь навесы и затем стал отступать, уводя шестьдесят человек.
Туземцы шли за ними, выкрикивая: «Такури мате Марион!»[125] Они надеялись запугать матросов известием о гибели их командира. Матросы, охваченные бешенством, хотели было броситься на дикарей. Капитану Крозе с трудом удалось удержать их.
Прошли два лье. Отряд добрался до берега, и, соединившись с матросами из второго лагеря, все разместились по шлюпкам. Все это время тысячи дикарей сидели на земле и не двигались. Но, как только лодки вышли в море, вслед полетели камни. Тут четыре матроса, хорошие стрелки, открыли огонь и уложили одного за другим всех вождей, к великому изумлению дикарей, не имевших понятия об огнестрельном оружии.
Капитан Крозе, вернувшись на «Маскарен», тотчас же послал шлюпку на островок Моту-Аро. Под охраной отряда солдат бывшие на островке больные провели там еще одну ночь, а утром были водворены на суда.
На другой день сторожевой пост Моту-Аро был усилен еще одним отрядом. Надо было очистить островок от орд туземцев и заполнить резервуары водой. В поселении на Моту-Аро насчитывалось триста жителей. Французы напали на них. Шестерых вождей они убили, остальных дикарей обратили в бегство штыками, а деревню сожгли.
Однако «Маркиз де Кастри» не мог выйти в море без мачт, и Крозе, вынужденный отказаться от кедровых стволов, распорядился починить старые мачты. Снабжение судов пресной водой продолжалось. Так прошел месяц. Дикари не раз делали попытки вернуть Моту-Аро, но добиться этого не могли. Как только показывались пироги, пушечные выстрелы превращали их в щепы.
Наконец работы были закончены. Оставалось узнать, не спасся ли кто-нибудь из шестнадцати жертв, и отомстить за всех остальных. Шлюпка с отрядом офицеров и солдат направилась к деревне, где жил Такури. При приближении шлюпки этот вероломный и трусливый вождь, одетый в шинель командира Мариона, убежал. Хижины поселка были тщательно обысканы. В хижине самого Такури оказался череп недавно изжаренного человека. На нем еще виднелись следы зубов людоеда. Тут же висела человеческая ляжка, насаженная на деревянный прут. Нашли сорочку Мариона с окровавленным воротником, одежду и пистолеты юного Водрикура, оружие с катера и много изодранной одежды. Подальше, в другом поселке, наткнулись на вычищенные и сваренные человеческие внутренности.
Все эти неопровержимые доказательства убийства и людоедства были собраны. Человеческие останки почтили погребением. А затем поселения Такури и его соучастника Пики-Оре были преданы пламени. 14 июля 1772 года оба судна покинули эти роковые места.
Таково было ужасное событие, помнить о котором должен каждый путешественник, вступающий на берега Новой Зеландии. Неблагоразумен капитан, который не учтет подобного предупреждения. Новозеландцы и поныне вероломны и падки на человеческое мясо. В этом убедился и Кук во время своего второго путешествия, в 1773 году.
Шлюпка одного из его кораблей, посланная 17 декабря на новозеландский берег за образцами диких трав, так и не вернулась. На шлюпке находился мичман с девятью матросами. Капитан Фюрно, обеспокоенный, послал на ее розыски лейтенанта Берни. Тот, высадившись на месте, где пристала шлюпка, увидел, по его словам, «ужасную картину зверства и варварства, о которой нельзя говорить без содрогания. Кругом валялись разбросанные на песке головы, внутренности, легкие наших товарищей, и здесь же несколько собак доедали другие такие же останки».
Чтобы закончить этот кровавый перечень, следует добавить к нему нападение, произведенное в 1815 году новозеландцами на судно «Бразерс», а также гибель в 1820 году всей команды судна «Бойд» под командой капитана Томсона. Наконец, 1 марта 1829 года вождь Энараро разграбил судно «Хоус», пришедшее из Сиднея. Орда его людоедов убила несколько матросов, трупы которых затем зажарила и съела.
Вот какой была та Новая Зеландия, куда шел бриг «Маккуори» со своей тупоумной командой, возглавляемой капитаном-пьяницей.
Глава четвертая
Подводные скалы
Между тем утомительный переход продолжался. 2 февраля, через шесть дней после отплытия, «Маккуори» еще не достиг оклендского побережья. Ветер был благоприятный – юго-западный. Но бригу мешали встречные течения, и он едва двигался вперед. Море было бурное. «Маккуори» сильно качало, весь остов его трещал; судно зарывалось в волны и с трудом поднималось. Плохо натянутые ванты, бакштаги и штаги недостаточно крепко держали мачты, а сильная качка расшатывала их.
К счастью еще, Уилл Холли, вообще не любивший торопиться, не ставил много парусов, а то мачты неизбежно сломались бы. Джон Манглс не терял надежды, что эта жалкая посудина дотащится без особых злоключений до гавани, но ему было тяжело видеть, в каких плохих условиях находятся на бриге его спутники.
Однако ни леди Элен, ни Мери Грант ни на что не жаловались, хотя непрекращающийся дождь и заставлял их сидеть в рубке. Там было душно и очень ощущалась качка. Поэтому, не обращая внимания на дождь, они часто выходили на палубу, и только налетавший шквал заставлял их спускаться в тесную рубку, более годную для перевозки товаров, чем пассажиров, а тем более женщин.
Друзья старались как-нибудь развлечь их. Паганель пробовал было заинтересовать их своими рассказами, но это ему плохо удавалось. Печальное возвращение всех угнетало. И если прежде речи географа о пампасах, об Австралии слушались с интересом, то все его замечания и размышления о Новой Зеландии принимались холодно и равнодушно. Ведь путешественники плыли в этот мрачный край без воодушевления, без вдохновляющей цели, не по своему желанию, а по злому капризу судьбы.
Из всех пассажиров «Маккуори» наибольшего сожаления заслуживал лорд Гленарван. Он редко бывал в рубке: ему не сиделось на месте. По природе нервный и легко возбуждающийся, он не мог примириться с этим заключением в тесной каюте. Весь день и часть ночи проводил он на палубе и, не обращая внимания ни на волны, хлеставшие по ней, ни на потоки дождя, то стоял, опершись на поручни, то лихорадочно расхаживал взад и вперед. И все время смотрел на море. Когда на короткое время рассеивался туман, Гленарван не отрывал глаз от подзорной трубы. Казалось, он вопрошал эти немые волны; ему хотелось взмахом руки разорвать эту завесу тумана, это скопление паров, застилавшее горизонт. Он никак не мог примириться, и лицо его выражало глубокое страдание. Это был энергичный человек, до сей поры удачливый и сильный, которому вдруг изменили сила и удача.
Джон Манглс не покидал Гленарвана и вместе с ним переносил ненастье. В тот день Гленарван особенно настойчиво вглядывался в прорывы дымки у горизонта.
– Вы ищете землю, милорд? – спросил Джон Манглс.
Гленарван отрицательно покачал головой.
– Все же вам не терпится, наверно, сойти с этого брига, – продолжал молодой капитан. – Мы должны были увидеть огни оклендского порта еще тридцать шесть часов назад.
Гленарван ничего не ответил. Он продолжал смотреть в подзорную трубу на горизонт, в ту сторону, откуда дул ветер.
– Земля не там, – заметил Джон Манглс. – Смотрите направо, милорд.
– Зачем, Джон? – сказал Гленарван. – Я ищу не землю.
– А что же, милорд?
– Мою яхту! Мой «Дункан»! – гневно ответил Гленарван. – Ведь он должен плавать здесь, в этих водах, занимаясь гнусным пиратским ремеслом. Говорю тебе, Джон, он здесь, на пути судов между Австралией и Новой Зеландией. У меня предчувствие, что мы с ним встретимся.
– Да избавит нас бог от этой встречи, милорд!
– Почему, Джон?
– Вы забываете, милорд, в каком мы теперь положении. На этом бриге, если «Дункан» погонится за нами, мы не в силах уйти от него.
– Уйти, Джон?
– Да, милорд. Мы тщетно пытались бы это сделать! Мы были бы захвачены и оказались бы во власти этих негодяев, а Бен Джойс показал уже, что он не отступит перед преступлением. Дело не в нашей жизни – мы защищались бы до последнего вздоха. Но подумайте, милорд, о наших спутницах!
– Бедные женщины! – прошептал Гленарван. – У меня разрывается сердце, Джон, и порой я прихожу в отчаяние. Мне кажется, что нас ждут новые беды, что судьба против нас, и мне делается страшно.
– Вам, милорд?
– Не за себя, Джон, но за тех, кого я люблю и кого любишь ты.
– Успокойтесь, милорд, – ответил молодой капитан. – Бояться нечего. «Маккуори» идет неважно, но все же идет. Уилл Холли – тупоумная скотина, но ведь я здесь, и если мне покажется, что подходить к берегу рискованно, я поверну судно обратно в море. Но боже нас сохрани очутиться бок о бок с «Дунканом», милорд, поэтому заметить его важно лишь для того, чтобы успеть избежать встречи, уйти.
Джон Манглс был прав: встреча с «Дунканом» оказалась бы роковой для «Маккуори». Пираты были страшны в этих водах, где они могли свободно разбойничать. К счастью, яхта не появилась; наступила шестая ночь со времени отплытия из Туфоллд-Бей, а опасения Джона Манглса не оправдались.
