Джулиан Стоквин - Укротители моря
Взволнованный Кидд побежал по лестнице наверх. Он долго стучал в дверь, но не добился никакого ответа.
– Николас! – негромко позвал он. – Я знаю, ты там. Позволь мне войти, дружище.
Он снова занеся кулак, чтобы ударить в дверь, и вдруг услышал глухой голос Ренци:
– Благодарю тебя за визит, но я сейчас совершенно разбит. Я вернусь на корабль, но попозже.
– Тот, кто проходит мимо друга, попавшего в беду, – низкий обманщик, а не настоящий друг.
Наступила тишина, затем донесся какой-то шум, и дверь отворилась. Том едва не рассмеялся, увидев помятую физиономию Ренци, однако вовремя сдержался. Он присел на стул рядом с кроватью.
– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? – спросил Кидд ровным голосом.
Ренци злобно взглянул на него, застонал и упал в кресло.
– Я конченый человек, понимаешь. Сейчас я тебе все расскажу, но сначала надо выпить.
Кидд выпрямился, насторожившись. Ренци протянул руку и взял кувшин с водой, стоявший на буфете. Он жадно глотал воду и выпил кувшин почти до дна, затем вытер рот тыльной стороной ладони и попытался ухмыльнуться.
– Ну что ж, признаюсь, я невольно попал в сети Венеры, стал игрушкой в руках Купидона. В общем, надо признаться, меня одурачили как последнего болвана.
– Неужели? – переспросил Кидд, старясь не выказывать излишней заинтересованности.
– Очаровательная нимфа, молодой побег на стволе светского общества, чье имя, вероятно, скоро будет известно в самых благородных местных семьях, вот кто она, кто отказала мне.
– И это… та самая женщина, что была с тобой на банкете? – в недоумении спросил Кидд.
– Нет, не она, – раздраженно ответил Ренци. – Это всего лишь первая девушка, подвернувшаяся под руку. Нет, я говорю о юной грации, исполненной очарования, о совершенном образце девственности и чистоты. Я повстречался с ней на рауте у адмирала. С тех пор я неоднократно появлялся вместе с ней на многих светских вечерах, блестящая собеседница. А потом, жалкий олух, не смевший подниматься так высоко, зачем я только попробовал искушать судьбу, я никак не ожидал, что буду отвергнут… – он умолк на полуслове и печально уставился в стену.
– И что дальше?
– Мне горько признаваться в этом, но она…
– Что она?
– По-видимому, эта юная леди, как бы мне поточнее выразиться? Она почитательница Сафо[25].
Заметив ничего не выражавший взгляд Кидда, Ренци пояснил:
– Это означает, что она предпочитает женское общество мужскому, причем во всех отношениях.
– Значит…
– Именно так. Для нее я был всего лишь игрушкой, своего рода рамкой для ее появления в свете. Короче, весьма назидательный случай.
– Николас, я…
– Но теперь, совершенно точно, все это в прошлом, – уныло заключил Ренци.
Кидд помолчал. Ему стало понятны отчаяние и отчужденность его друга, было ясно и то, что Ренци не нуждался ни в утешении, ни в жалости.
Ренци тяжко вздохнул, затем чуть подался вперед и сказал:
– Ладно, давай лучше поговорим о твоей метаморфозе.
– О моей?.. – осторожно переспросил Кидд.
– Ты, кажется, не полностью отдаешь себе отчет в случившемся. Здесь я подразумеваю не только твое появление на банкете вместе с мадам Терезой, – Ренци покачал головой и закрыл на минуту глаза. – Учти, твое решение привести на банкет Жюли выглядит очень хитрым притворством, стремлением привлечь внимание не только всего общества, но и самого принца Эдварда к своей особе. Очень удачный ход, ты взбудоражил весь Галифакс.
– Теперь везде только и говорят о том, какой ты искусный актер и светский лицедей. Разумеется, знакомство с тобой будет лестно для каждого. Спорим, на следующей неделе ты получишь больше приглашений, нежели ты в состоянии будешь принять в течение года.
– Но я не…
– Позволь мне закончить. Все достаточно тривиально: это все пустяки, чепуха, скрывающие подлинный смысл, – Ренци сделал опять глоток из кувшина, затем, взглянув прямо в глаза Кидду, продолжил: – Том, дружище, вежливость, любезные манеры, как формы общения в светском обществе, очень важны, это еще отмечал Джон Локк. Несмотря на это, они всегда уступают место настоящей личности, характеру.
Все-таки, in vino Veritas. А я был неправ. Полностью признаюсь в этом. Ты настоящий, в подлинном смысле слова, человек, обладающий непреклонной волей и репутацией, которая будет только укрепляться. Тебе совсем не нужны излишняя манерность и мои наставления. Больше не волнуйся насчет того, что ты не можешь поддерживать пустую болтовню о сезоне или охоте на лисиц, ибо в тебе заложена такая самобытная, такая сильная личность, которая, я не побоюсь сказать, выше всякой светской болтовни.
Мой дорогой друг, ступай смело вперед и дерзай. Знай, что ты с честью выдержишь сравнение с любым джентльменом по части остроумия или любезности, или доброго имени. Наконец ты займешь полагающееся тебе место в свете. – Ренци закрыл глаза: – А сейчас оставь меня, дай мне забыться в тишине и покое.
Кидд бесшумно встал и на цыпочках вышел из номера.
Ренци оказался прав. В следующие дни приглашения посыпались словно из рога изобилия. Между прочим, к нему даже подошел сам капитан Хоугтон и пробурчал то ли просьбу, то ли требование: он приглашается вместе с ним на праздничный вечер к могущественному генерал-прокурору Юньяку. Тот имел четырех дочерей, которые звали отца просто Кунард. К счастью, у Кидда этот вечер был более или менее свободен.
Ренци оказался прав и в другом. В кают-компании продолжали по-прежнему беседовать о загородных поместьях и увеселительных садах Воксхолла[26], но как только Кидд в свою очередь начинал рассуждать о новом американском флоте или кратко упоминал о тех или иных сигналах, его почтительно выслушивали и даже посмеивались над его шутками, когда полагалось смеяться.
От всего этого у Тома едва не кружилась голова, он больше не конфузился, не смущался, а вел себя расковано и непринужденно. Теперь он был не подвластен дьявольским наущениям о своей якобы неполноценности, не боялся, что его считают деревенским увальнем, тупоголовым офицером, выбившимся из матросов. Он больше не раздражался и не боялся, что уронит свое достоинство в любом обществе.
– Николас, ты свободен сегодня вечером? Я с огромным удовольствием пообедал бы вместе с тобой у Понтиака часов в семь?
Кидд был настроен решительно, желая во что бы то ни стало ободрить своего друга.
– Не хочешь ли еще запеченных жаворонков, их здесь готовят по-особенному. Надеюсь, лафит понравился тебе, – волнуясь, говорил Том.
Он наполнил до краев разными яствами тарелку Ренци и настойчиво подливал ему вино в бокал. Ренци был необычайно молчалив, Том отнес это на счет его недавней неудачи. Прошло еще не меньше часа, пока Ренци наконец не начал говорить.
