Макс Пембертон - Железный пират
— Вперед! — заорал на людей Дэн, видя, что все они сидят неподвижно в немом оцепенении. — Неужели вы дадите ему сгореть? Да смилуется над ним Господь!
Гребцы разом очнулись от этих слов и со всей силой взялись за весла, подогнав вельбот прямо к судну. Я стоял на корме, стараясь увидеть, что происходит на палубе, — и дай Бог никому никогда не увидеть что-либо подобное! Мартин Холль неподвижно стоял у грот-мачты, объятый пламенем со всех сторон; лицо его, освещенное этим зловещим светом, было так ясно видно, как будто я стоял подле него.
— Отчего он не бросится в море? Если он не может плыть, то пусть хоть минуту продержится на воде, мы его сразу выловим, — и я громко крикнул ему об этом. Весь экипаж подхватил мой возглас, и каждый раз, когда они грудью налегали на весла, у них сипло вырывался этот крик, но Мартин Холль не трогался с места, его вытянутая фигура оставалась неподвижной. Но вот мы подошли совсем близко, и Дэн, всплеснув руками, громко воскликнул:
— Дьявольское дело! Это не люди, а дьяволы какие-то: ведь он привязан к мачте и уже мертвый!
Но люди продолжали кричать, бешено налегая на весла, как безумные.
— Легче! Легче, черти! — заорал на них Дэн. — Или вы хотите врезаться в самое пламя?
Матросы очнулись, и шлюпка встала. Подойти ближе не было никакой возможности, так как и на этом расстоянии было нестерпимо жарко, нечем было дышать, и самое море казалось расплавленной огненной лавой. Мы были теперь так близко, что я, стоя на корме, смотрел прямо в лицо моего мертвого друга и видел, что злодеи, привязавшие его к мачте, слишком хорошо сделали свое дело. Я только успокаивал себя надеждой, что бедняга уже был мертв, когда судно загорелось, и что мне нечего упрекать себя в том, что он погиб такой ужасной смертью. Спасти же его тело из пламени было делом, на которое не решился бы теперь ни один человек.
Мы молча следили, как огонь, с удивительной быстротой охвативший яхту, пожирал одну за другой все ее части. Вот подул ветер, и пламя кровавым знаменем на мгновение взметнулось в воздух, затем огненный остов качнулся, нырнул, и все разом погрузилось во мрак.
— Вечная память доброму судну! — сказал Дэн.
— Вечная память бедному другу! — прошептал я. — Мир праху его! — и в тот момент, когда злополучное судно пошло ко дну, я отдал бы полжизни, чтобы пожать руку Мартина Холля, этого добровольного мученика, отважного человека, смело и сознательно пошедшего навстречу смерти.
— Вперед! — крикнул я людям, застывшим на веслах, и когда они снова принялись грести, то по-прежнему стали выкрикивать: «Гей! Алло!», как будто тот, к кому обращался этот окрик, мог их слышать. Родрик хотел сказать мне что-то, но голос у него замер на полуслове, и он только молча пожал мою руку. Мэри встретила нас на палубе «Сельзиса» бледная и безмолвная, и команда, остававшаяся на судне, не расспрашивала ни о чем, а мы ничего не сказали им и пошли вниз. Я заперся в своей каюте и, несмотря на крайнюю усталость, зажег лампу и стал читать бумаги, завещанные мне Мартином Холлем, не без некоторого жуткого чувства, так как это было завещание покойного.
V. Рукопись Мартина Холля
Бумаги, врученные мне Мартином Холлем, лежали в большом конверте за несколькими печатями и состояли из нескольких листов мелкого письма рукописи, нескольких рисунков и вырезок из разных газет — французских, итальянских и английских.
Прежде всего я просмотрел рисунки. На одном из них был изображен Ревущий Джон и тут же, подле, смутный абрис лица того ирландца, который носил прозвище Четырехглазого. Затем, на другом рисунке, был представлен корпус большого военного судна, насколько я мог судить, еще не достроенного, на котором еще производились работы. Я полагал, что газетные вырезки должны служить как бы пояснением.
к этим рисункам; действительно, в одной из них говорилось о происходившей под величайшим секретом постройке весьма выдающегося боевого судна для одной из Южноамериканских республик. В другой вырезке сообщалось, что это судно стоило громадных денег, потребовало невероятного труда и искусства мастеров, построено по совершенно новому образцу и не имеет себе подобного, а потому строительная компания, исполнившая этот заказ, до поры до времени слагает с себя всякую ответственность за него, отказываясь давать о нем какие бы то ни было сведения. Все это мне казалось не особенно понятным и я никак не мог связать эту постройку судна с событиями последних дней, и потому, отложив в сторону вырезки и рисунки, занялся рукописью Мартина Холля. Я прочитал заголовок:
Некоторые сведения о безымянном военном судне, его экипаже и целях.
Писано для Марка Стронга Мартином Холлем, бывшим некогда его другом.
Далее, вместо предисловия, я прочел маленькое предупреждение:
«Вы будете читать эти строки, Марк Стронг, когда меня уже не будет в живых, и я прошу вас, прежде чем вы станете читать дальше эту рукопись, хорошенько обдумать и решить вопрос: согласны ли вы и имеете ли желание продолжать преследование, в котором сам я потерял жизнь, и не только жизнь, но и все, что может потерять человек, и в котором и вы рискуете тем же, чем рисковал я. Я пишу вам это потому, что если вы прочитаете мою рукопись до конца и в вашем характере есть черта, не мирящаяся ни с чем таинственным и жаждущая разоблачения, то вы приметесь за это страшное дело и станете продолжать его там, где смерть остановила мою руку. Тогда вам, быть может, придется пожинать то, что я посеял. Поэтому прошу вас, Марк Стронг, не беритесь за это дело сгоряча, не обдумав и не взвесив предварительно всего, чтобы впоследствии не обвинять меня в том, что может постигнуть вас, если вы возьметесь за это дело».
Я, не задумываясь, стал читать дальше: желание отомстить за Мартина Холля наполняло теперь все мое существо и мне хотелось знать все об этом таинственном и вместе столь привлекательном для меня человеке, который как-то разом стал мне и близок, и Дорог, как родной.
Здесь начиналась, так сказать, автобиография покойного, простой и искренний рассказ человека, убежденного в своих мечтах и заблуждениях, — если это были мечты и заблуждения, — логичного и последовательного в своем безумии, если это было безумие. Начиналась эта рукопись так:
«Я хочу рассказать вам здесь ту часть моей жизни, с которой вам необходимо ознакомиться прежде, чем вы поставите себе вопрос: что это за человек, сумасшедший или полоумный, помешанный шут или жертва страшных галлюцинаций? Вопрос этот явится только впоследствии, но я прошу вас не задавать его себе прежде, чем вы не прочтете эту рукопись до последнего слова.
