Константин Бадигин - Чужие паруса
Корнилов поднялся с места, разглядывая посетителя.
— Да ведь это, кажись, Карла Карлыч, — признал он конторщика купца Бака.
— Садись, милости просим, — и подвинул стул.
— Я не думаль устроить вам помеха, — извинялся нежданный гость.
Он раскланялся со всеми, сел и вытащил большую трубку.
— Батюшко Карла Карлыч! — вдруг раздался голос Варвары Тимофеевны. Она всегда появлялась словно из-под земли. — Выйди в сени, мил человек, поохладись. Там и покуришь, а здесь грех — иконы стоят, огонек божий зажжен.
Карл Бринер рассыпался в извинениях и, повернув трубку, сунул ее в карман.
— Пива вот нашего отведай, Карла Карлыч, — обратился к немцу хозяин. — Варварушка, подай гостю пивца! Сами варили, на славу удалось, крепкое да пенистое.
Неловкое молчание длилось долго. Гость выпил, но разговора не начинал. Молчали и хозяева. Наконец Корнилов не выдержал:
— С чем пожаловал, Карла Карлыч? Говори, не стесняйся, люди здесь свои — все приятели дорогие… Вот он, — показал Корнилов на Афанасия Юшкова, — первый мореход на Мезени, Новую Землю, как свои дом, знает. Этот вот — Чиракин Яков — грамотей, опись берегам делает, чертежи морские сочиняет. А эти, что рядом сидят, Лошкин Савва и Откупщиков Алексей, молодые мореходы, а глядишь, скоро нас, стариков, за пояс заткнут…
— Ты, Амос Кондратьевич, хвали да не захваливай, — вмешался Юшков, — и получше нас кормщики есть.
— О, ошень допрая компания… — оживился Бринер. — Я пришел для ошень выгодный сделка. Продайт мне ваш рукописный карт и лоций ланд Шпицберген. Пуду дафайт сто руплей за один карта, сто руплей один лоций.
Мореходы переглянулись.
— Зачем тебе, Карла Карлыч, карты? Ты ведь по морю ходить негож, тебя, слышь, море бьет? — осторожно спросил Корнилов.
Бринер замахал руками.
— О да, я море не люпит, много страдал от качка. Это хозяин для английский шкипер покупайт. Шкипер не хочет Шпицберген плыть, льдов боялся. Русский карта надо, где лед дорога показана. Мистер Пак желайт сфой корапль моржи таскать, в Ефропа посылать.
Савва Лошкин тихонько свистнул.
— А губа не дура у твоего мистера Бака — моржей таскать. Много не натаскает. — И он лукаво подмигнул приятелям.
Амос Кондратьевич сразу посуровел, нахмурился.
— Вот что, Карла Карлыч, продавать мне нечего, своих чертежей да лоций у меня нет. Я только до времени пользуюсь, пока хозяину надобности нет…
— О, другая хозяин… — Немец удивленно уставился на Корнилова. — Какая шкипер?
— Не шкипер книгам хозяин, Карла Карлыч, народ русский! От пращуров множится в книгах знатство народное.
Немец не понимал, он снова твердил свое:
— Пудь допр, копирку делай, а деньги клади карман. Кормщики весело рассмеялись.
— Хитер ты, я вижу, больно, — ответил настойчивому посетителю Корнилов, — да не выйдет твое дело, не могу я, Карла Карлыч, книги продавать… Было время — верили вам, иноземцам, что знали — показывали, да выходит, на свою голову доверчив русский человек. А теперь мы учёны…
— Я даю полше — дфести руплей книга, дфести руплей карта. Ошень хороший цена, дафай руки пить, ну? — прибавил немец.
— Все равно, сколько ни давай, книгам этим цены нет. Дорого пришлось знатство студеных морей русскому народу. Нельзя купить кровь, жизнь человеческую… Много жизней, тысячи… Нет, Карла Карлыч, не проси.
Вдруг Корнилова будто осенило. Он резко повернулся, пригнувшись почти вплотную к недоумевающему Бринеру.
— А ты, Карла Карлыч, не слыхал, для чего мистеру Баку наши чертежи понадобились? Без обману скажи, ведь мы с тобой в приятелях ходим, — покривил он душой.
— Из Лондона письмо мистеру Паку пришел от торговый дом «Вольф и сыновья». Трепуют срочно рюсский карта и книга.
Карл Карлыч, вспомнив, что недавно говорил иначе, забеспокоился:
— Я по дружпе сказал, Амос Кондратьевич, пудь допр, не выдай, хозяин пудет меня опвинять.
Бринер заторопился домой. Корнилов не стал его задерживать.
У хозяина да и у гостей-мореходов настроение было испорчено. Проводив до дверей немца и вернувшись в горницу, Амос Кондратьевич задумался. Смутное предчувствие беды охватило его.
— Н-да, неспроста им морские чертежи понадобились, — прошептал старый мореход, — жди беды, не иначе…
Глава четвертая
ПОДКУП
Утром на следующий день Аграфена Петровна робко вошла в лавку купца Окладникова. Она терпеливо ждала, пока освободится приказчик, отпускавший товар двум важным покупательницам.
— Тимофей Захарыч, милай, мне бы мучки полпуда да маслица самую малость, — пропела старуха. — На святой жених вернется, тогда и вернем.
— Полгода, тетка, посулы твои слышим. — Приказчик открыл толстую книгу, перелистал несколько страниц. — Гляди, под сто рублей за тобой.
— Сто рублей, помилуй, Тимофей Захарыч! — Лопатина побледнела. — Неужто такие деньги? Откуда бы… Ошибся, милай, посмотри-ка внове.
— Тут все записано. — Приказчик стал мусолить пальцем по странице. — Муки пшеничной пуд взяла, масла два фунта, круп разных…
— Неграмотная я, Тимофей Захарыч. Обижаешь старуху. — Лопатина всхлипнула.
— Погоди, тетка, плакать, самому скажу, пусть решает. — Приказчик взял книгу и скрылся в дверях.
В ожидании Аграфена Петровна застыла у прилавка. Ждать ей пришлось недолго.
В дверях появился приказчик, лицо его расплывалось в угодливой улыбке.
— Аграфена Петровна, — чуть-чуть склонил он голову, — Еремей Панфилыч вас к себе просит, пожалуйте, Аграфена Петровна.
— А мучки отпустишь, Тимофей Захарыч? — удивляясь неожиданной вежливости, допытывалась старуха.
— Да уж иди к хозяину, — распахивая двери перед старухой, ответил приказчик, — он сам скажет.
Еремей Панфилыч Окладников поднялся навстречу Лопатиной.
— Здравствуй, матушка Аграфена Петровна, давно не виделись, почитай, как мужа схоронила, — ласково сказал купец. — Садись, дело к тебе.
Лопатина осторожно присела на кончик дубового стула.
— Эй, Тимоха! Подай-ка наливочку дорогой гостье, — распорядился Окладников. — Да заедков: пряников, орешков поболе. Выкушай, Аграфена Петровна, хороша наливка. — Купец, разливая в серебряные стаканчики золотистую жидкость, не спускал внимательных глаз с Лопатиной.
— Спасибо, Еремей Панфилыч, не пью я… да разве с мороза… морозец-то знатный ныне.
— Жениться хочу, Аграфена Петровна, надоело бобылем жить… Наталью хочу сватать, — поставив свой стаканчик на стол, сразу перешел к делу Окладников.
— Что ты, что ты, Еремей Панфилыч, — замахала руками Лопатина, — засватана Наталья. Жених Иван Химков, на выволочном промысле зверя бьет, вернется — и свадьба.
