Джин Вулф - Пират
Люди, не ходившие в такое плавание, охотно болтают о прохождении мыса Горн. Пройти мыс Горн значит обогнуть южную оконечность Южной Америки. При прохождении мыса Горн хорошо то, что там много места для маневров. Когда вы проходите между мысом Горн и ледяными полями, по обе стороны от вас остаются огромные пространства серой воды. Плохо же то, что вам приходится делать крюк в многие сотни миль, а самое скверное там — это айсберги. В проливе условия плавания еще хуже, во всяком случае нам так показалось. Лед, шторма и встречные ветра. У нас с Новией вышла крупная ссора; она сказала, что убила бы меня, если бы у нее остались силы, а я сказал, что убил бы ее, если бы у меня остались силы. Через пару минут мы уже обнимались, я смеялся, а она плакала.
Еще через пять минут мы забыли, из-за чего поссорились. Дело происходило на палубе, которая, казалось, твердо вознамерилась сбросить нас обоих в море.
В проливе не обошлось без потерь. Кто сорвался с вант, кого смыло за борт. Мне следовало бы знать, скольких человек мы потеряли и как их звали, но я не знаю. Все происходившее напоминало кошмарный сон наяву. Человек шесть, наверное. Или восемь.
Если корабль четыре раза входил в пролив и трижды был отнесен ветром назад (как случилось с нами), Тихий океан кажется людям раем. Все на борту ожидают новых штормов. Все ожидают кораблекрушения и видят обломки погибших кораблей на скалах. По ночам на Терра-дель-Фуэго (Огненной Земле) горят костры, и все знают, что костры разожгли индейцы, которые следуют за кораблем в надежде поживиться добычей, когда он разобьется. Это холодный ад.
Однажды утром солнце восходит над другим морем и озаряет иное небо. Шторма прекращаются. Дует легкий теплый ветерок. Голубое море, голубое небо, и на суше далеко впереди вздымаются голубые горы — такие высокие, каких никто на борту и представить не мог: горы, подобные могучим стенам, построенным великанами.
Влажные постельные принадлежности и влажная одежда расстилаются или развешиваются для просушки везде, где только можно. Брам-стеньга поднимается и устанавливается на место, и на ней снова реет испанский флаг. Свободные от вахты люди не спеша завтракают на палубе, шутят и поют.
И Новия, очаровательная Новия со своими темными глазами и обезоруживающей улыбкой протягивает мне мою гитару, о которой я почти забыл. Я с широкой ухмылкой начинаю бренчать веселую мелодию, вся команда разражается радостными возгласами, и вскоре Пат-Крыса принимается пиликать на своей скрипке. Новия кружится, юбка, надетая впервые за много месяцев, разлетается вокруг мелькающих ног, и тонкие белые пальцы часто щелкают, точно шутихи, точно маленькие кнуты, вместо кастаньет, которых у нее нет.
Красный Нож стучит по пустой бочке двумя кофель-нагелями. Худас поет, притопывает и приплясывает. Большой Нед кружится с Азукой в бешеном танце, которому, видимо, научился в Порт-Рояле, ибо в нем нет ничего африканского — или просто я не знаю такой Африки. Моя гитара, скрипка О’Лири, барабан Красного Ножа, танец Новии — и босые ноги пятидесяти самых крутых парней из всех, какие когда-либо спускали судно на воду, отбивают матросскую чечетку на палубном настиле.
«Выходи в круг, Джек!» — кричу я, и Джек козыряет мне, не сбиваясь с частого ритма. Боже, Боже мой!..
Возможно, когда-нибудь, на Небесах, Ты позволишь мне…
* * *Седельные острова находятся недалеко от побережья Эквадора. Ко времени, когда мы добрались туда, на борту у нас уже началась цинга и запасы воды иссякали. Острова славятся огромными черепахами. Мы с наслаждением поедали черепах, морских ящериц, размерами не уступающих крокодилам, дикую репу и прочие зеленые овощи. (Там также водятся тюлени, но мы питались тюлениной в проливе и больше нам не хотелось.) Берега этих благословенных островов почти такие же голые и пустынные, как берега всех островов, которые мы видели в проливе, но горы в удалении от моря покрыты буйными зелеными джунглями и оглашаются сладостной музыкой бесчисленных водопадов. Говорят, две недели на берегу излечивают любую цингу, и капитан Берт твердо решил задержаться на островах по меньшей мере на две недели, чтобы напасть на испанские галеоны у Кальяо со здоровыми людьми на исправных кораблях. Я был целиком и полностью за, и, думаю, все остальные капитаны тоже.
Здесь следует сказать, что мы не знали точной даты отплытия «золотой флотилии», знали только, что она выходит из порта каждые шесть недель или около того и не реже раза в два месяца.
Наша флотилия насчитывала семь кораблей: «Уилд» капитана Берта, моя «Сабина», «Магдалена» Ромбо, «Снежная дама» Гослинга, «Принцесса» Харкера, «Фэнси» Рыжего Джека и «Рескью» Джексона. Последние два судна мы захватили в Маракайбо, переименовали и отремонтировали в Порт-Рояле. «Уилд» был самым большим из семи, «Принцесса» — самым маленьким, а «Сабина» — самым быстроходным почти при любой погоде.
Эти детали не имеют особого значения. Однако я знаю, что капитан Берт наверняка долго думал над ними и многими другими деталями. Сейчас я мысленно облачаюсь в его синий сюртук и планирую, размышляю, просчитываю варианты, как, наверное, делал он на протяжении долгих часов.
Теперь представлялось важным занять наши команды полезным делом, чтобы удержать от разных бесчинств, пока больные выздоравливают и набираются сил. Мы кренговали и осмолили «Фэнси», а также произвели мелкий ремонт корпуса. Мы тренировались управлять парусами и отрабатывали крутые повороты с креном и прочие маневры. Мы, конечно же, натаскивали орудийные расчеты и устраивали учебные стрельбы, хотя я лично страшно жалел каждый потраченный фунт пороха.
Что было гораздо лучше — во всяком случае для нас с Новией, — мы плавали от острова к острову, любуясь видами и исследуя местность. Такие переходы занимали немало времени, требовали довольно сложного маневрирования и приводили в бесконечный восторг не только меня и Новию, но и большинство наших людей. Там пятнадцать крупных островов, а мелких так много, что мне не удалось нанести на карту все до единого. Мы видели черепаху весом не менее шестисот фунтов, находили места столь живописные и пустынные, что каждое из них казалось самым живописным и уединенным в мире, и обнаружили ключ, бьющий из такой бесплодной, каменистой земли, что ни единого деревца, ни единого кустика, ни даже единой травинки не росло окрест него.
Ни разу мы не заметили ни одного постороннего человека или свидетельств человеческого присутствия. И ни разу не находили следов каких-либо четвероногих животных, помимо черепах и морских ящериц, уже мной упомянутых. Худас уверял меня, что на острове, где жили они с Господином, водились козы и дикие свиньи. На Седельных островах подобными животными и не пахло, хотя было много птиц.
