Роберт Стивенсон - Остров сокровищ. Черная стрела
Задуманное предприятие с каждым часом казалось все менее осуществимым. Внезапно лицо Дика прояснилось.
— Лоулесс! — крикнул он. — Ведь ты был моряком. Не можешь ли ты украсть для меня корабль?
— Мастер Дик, — ответил Лоулесс, — с вашей поддержкой я готов украсть даже Йоркский собор.
Они сразу же отправились в гавань. Это была довольно обширная бухта, окруженная песчаными холмами, на которую выходили самые грязные и заброшенные улички города. Берег бухты был завален старыми деревянными обломками. В бухте стояло немало палубных и беспалубных судов — одни качались на якорях, другие лежали на берегу. Долгая непогода выгнала их из открытого моря и заставила спрятаться в гавани. Черные тучи и сильные ветры с сухим снегопадом предвещали новые бури.
Моряки, спасаясь от холода и ветра, торчали на берегу, буйствуя в портовых тавернах. За некоторыми судами, стоявшими на якоре, никто даже не присматривал. Погода не улучшалась, и чем ближе было к вечеру, тем больше становилось таких безнадзорных судов. Лоулесс обратил особое внимание на те из кораблей, которые стояли далеко от берега. Дик предоставил ему свободу действий, а сам уселся на якорь, до половины зарытый в песок, и, прислушиваясь то к реву урагана, то к пению моряков в ближайшей таверне, скоро забыл обо всем, кроме обещания лорда Фоксгэма.
Лоулесс тронул его за плечо и указал на небольшой корабль, который, одиноко стоя у входа в бухту, качался на волнах. Прорвавшийся сквозь тучи бледный луч зимнего солнца на мгновение озарил палубу, и силуэт судна четко вырисовывался на фоне облака. При внезапном этом сиянии Дик разглядел на палубе двух мужчин, которые тащили к борту ялик.
— Вот вам корабль на эту ночь, сэр, — сказал Лоулесс. — Запомните его хорошенько!
Ялик отделился от корабля; в нем сидело двое мужчин; держа нос против ветра, они торопливо гребли к берегу.
Лоулесс остановил прохожего.
— Как зовется вон тот корабль? — спросил он, показав ему стоявшее у входа в бухту судно.
— Это «Добрая Надежда» из Дортмута, — ответил прохожий.— А капитана зовут Арблестер. Он гребет на носу вон той лодки.
Лоулессу ничего больше знать не требовалось. Поспешно поблагодарив прохожего, он двинулся ка песчаную косу, к которой должна была пристать шлюпка. Там он остановился, поджидая моряков с «Доброй Надежды».
— Как! Кум Арблестер! — закричал он, как только лодка приблизилась. — Какая счастливая встреча! Клянусь распятием, такую встречу нужно отпраздновать! А это «Добрая Надежда»? Я узнал бы ее среди десяти тысяч кораблей. Прекрасный корабль! Подплывай, кум, мы с тобой славно выпьем! Помнишь, я тебе рассказывал про свое наследство? Мне удалось получить его. Я теперь богат. Я больше не плаваю по морям, я плаваю только по элю. Давай руку, приятель! Выпей со старым товарищем.
Шкипер Арблестер, длиннолицый, немолодой, обветренный непогодами человек, с ножом, привязанным к тесемке, надетой ка шею, своей походкой и манерой держаться похожий ка моряков всех времен и народов, удивленно и недоверчиво отшатнулся от Лоулесса. Но упоминание о наследстве и, главное, то пьяное добродушие, которое с таким искусством изобразил Лоулесс, скоро победили его недоверчивость, и он пожал руку бродяги.
— Я тебя не помню, — сказал он. — Но что за важность! Я и мой матрос Том — мы всегда готовы выпить, кум… Том, — сказал он, обращаясь к своему спутнику,— вот мой кум. Я не помню, как его зовут, но это не важно. Он превосходный моряк. Пойдем выпьем с его приятелем.
Лоулесс повел их, и скоро они сидели в кабачке; кабачок этот, построенный недавно, стоял в стороне от других кабаков, и поэтому народу в нем было немного. Это был просторный сарай, в котором стояло несколько шкафов и несколько голых скамеек; доски, положенные на пустые бочонки, заменяли столы. Посреди кабачка пылал костер, раздуваемый множеством сквозняков; в кем горели обломки кораблей, наполняя все помещение густым дымом.
— Вот она, услада моряка,— сказал Лоулесс. — Хорошо посидеть у славного огонька и выпить добрую чарочку, когда на дворе непогода и ветер гуляет по крыше! Пью за «Добрую Надежду»! Желаю ей легкого плавания!
— Да, — сказал шкипер Арблестер, — в такую погоду на берегу куда лучше, чем в море. А как по-твоему, матрос Том?.. Кум, ты говоришь складно, хотя мне все не удается припомнить, как тебя зовут. Но что за важность — ты говоришь очень складно. Легкого плавания «Доброй Надежде»! Аминь!
— Друг Джон, — продолжал Лоулесс, обращаясь к своему начальнику, — у тебя, кажется, какие-то важные дела? Так ступай, не стесняйся. А я посижу в этой славной компании с двумя старыми моряками. Когда ты вернешься, эти храбрые ребята все еще будут сидеть здесь и пить со мной чарку за чаркой. Мы ведь не береговые крысы, мы старые, тертые морские волки.
— Хорошо сказано! — подхватил шкипер. — Ступай, мальчик. А твоего приятеля и моего доброго кума мы задержим здесь до рассвета, клянусь святой Марией! Я так долго пробыл в море, что все кости мои пропитались солью, и теперь, сколько бы я ни выпил, хоть целый колодец, мне все мало.
Провожаемый такими напутствиями, Дик встал, попрощался и торопливо пошел сквозь непогоду к «Козлу и волынке». Оттуда он послал сообщить лорду Фоксгэму, что вечером в их распоряжении будет прочный корабль. Затем, захватив с собой двух разбойников, кое-что смысливших в морском деле, он отправился в гавань на песчаную косу.
Лодка с «Доброй Надежды» стояла среди множества других шлюпок, но они узнали ее без труда, так как она была самая маленькая и самая хрупкая из всех. Когда Дик с двумя своими спутниками сел в эту жалкую скорлупу и отчалил от берега, волны и ветер обрушились на них с такой силой, что, казалось, вот-вот они пойдут на дно.
Как мы уже говорили, «Добрая Надежда» стояла на якоре далеко от берега, и волны там были еще больше. Ближайшие корабли находились от нее на расстоянии нескольких кабельтовых; но и на них не было ни одного человека; вдобавок внезапно повалил густой снег, и стало так темно, что никто при всем желании не мог бы заметить Дика и его товарищей. Стремительно вскарабкались они на палубу, оставив привязанную к корме лодку плясать на волнах. Так была захвачена «Добрая Надежда».
Это было славное, прочное судно, закрытое палубой на носу и посередине и открытое на корме. Одномачтовое, оно по роду своей оснастки было чем-то средним между фелюгой и люггером. По-видимому, дела шкипера Арблестера шли превосходно, так как бочонки с французским вином заполняли весь трюм. А в маленькой каюте, кроме образа девы Марии, свидетельствовавшего о набожности капитана, находились запертые сундуки, которые говорили о его богатстве и запасливости.
