Мичман Изи - Марриет Фредерик
— Вот тебе моя рука в знак верности нашей дружбе, Нед. Распоряжайся мной и всем, чем я владею — деньгами, домом, поместьем, кому бы они ни принадлежали, мне или моему отцу. По крайней мере, в отношении тебя я стою на прежних позициях абсолютного равенства.
— И отвергаешь его как всеобщий принцип, не так ли, Джек?
— Я согласен с губернатором в том, что мой отец сошёл с ума.
— Достаточно, Джек, ты не поверишь, как я рад, услышав твои слова.
Друзья не расставались всё время, которое им оставалось провести вместе. Они говорили о своих перспективах, надеждах и ожиданиях, а когда разговор затухал, Гаскойн упоминал имя Агнессы.
Восторг Мести, когда он узнал об увольнении со службы и возвращении домой вместе с Джеком, был неописуемым. Он истратил часть своего золота на простой, но приличный костюм, белые рубашки и другие предметы туалета, приличествующие завзятому моднику, иначе говоря, превратился в настоящего «слугу джентльмена». Когда Мести появлялся в своём наряде на людях — при белом галстуке, в перчатках и с тросточкой, — все испытывали желание рассмеяться, но во взгляде Мести было нечто такое, что заставляло их удерживаться от смеха, по крайней мере, в его присутствии.
Наступил день отплытия. Джек распрощался с губернатором, поблагодарил его за всё хорошее, что тот сделал для него, и пообещал завернуть на Мальту через месяц-другой по пути в Палермо. Гаскойн тоже поднялся с Джеком на борт пакетбота и провожал его, пока корабль не вышел в открытое море. Тогда он спустился в шлюпку и застыл неподвижно, провожая пакетбот влажными глазами.
ГЛАВА XXXV,
мистер Покладистый лично поясняет достоинства своего чудесного изобретения, к полному удовлетворению Джека и, надеемся, наших читателей тоже
Наконец пакетбот бросил якорь на Фальмутском рейде. Джек в сопровождении Мести высадился на берег, поспешно уселся в почтовую карету и прибыл в Лондон. Пробыв там два-три дня, необходимые для того, чтобы пополнить свой туалет новым платьем, заказанным у модного портного, он нанял экипаж до «Лесистого холма». Он не известил заранее отца о своём приезде, поэтому его никто не ожидал, когда коляска остановилась у парадного подъезда усадьбы.
Джек спрыгнул с коляски и позвонил. Слуги, открывшие дверь, не знали его, а он не узнавал слуг: они все были новыми.
— Где мистер Изи? — спросил Джек.
— А вы сами кто будете? — спросил один из лакеев наглым тоном.
— Клянусь непесами, вы скоро узнаете, кто он такой! — заявил Мести.
— Обождите здесь, я посмотрю, дома ли он.
— Ждать здесь?! Торчать в прихожей, как будто я лакей! Что ты мелешь, мерзавец! — вскричал Джек, пытаясь столкнуть слугу с дороги.
— Ого, здесь такое не пройдёт! Это Обитель Равенства, и тут один человек стоит другого.
— А это мы сейчас проверим! — ответил Джек, нанося ему крепкий удар и сбивая с ног. — Вот тебе за твою наглость. Сейчас же собирай свои пожитки, и чтоб я тебя не видел больше в этом доме с завтрашнего дня.
Тем временем Мести схватил за горло другого лакея.
— Что с ним стелать, масса Тихоня?
— Пока не тронь его, Мести, завтра мы с ними посчитаемся. Отец, верно, в библиотеке, там я его и найду.
— Отец? — повторил один лакей, обращаясь к другому. — Что-то он мало смахивает на нашего старика.
— Видать, здесь будут перемены, — ответил другой, и они оба повернулись, чтобы выйти.
— Мести! — крикнул Джек повелительно. — Верни этих мерзавцев и заставь их вынуть багаж из коляски. Да вот ещё что: расплатись с кучером и вели управляющему отвести нам две комнаты, мне и себе. Как только управишься с этими делами, приходи за другими приказами.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Мести. — Ну-ка, вы, полваны, потойтите сюта. Сейчас же возьмите из коляски вещи или, чёрт вас попери, я вышипу из вас тух!
Подпиленные зубы, дикий взгляд и решительность Мести произвели должное впечатление на лакеев. С угрюмым видом они вернулись, подошли к коляске и вынули из неё багаж. Тем временем Джек вошёл к отцу в кабинет, погружённый в полумрак, который едва рассеивала аргандовая горелка. Джек с недоумением огляделся. Мистер Изи склонился над столом, разглядывая гипсовый слепок человеческого черепа. Он так углубился в это занятие, что не заметил прихода сына. Муляж черепа был разделён на участки с надписями на каждом из них. Но больше всего нашего героя удивили перемены, происшедшие в кабинете: книжные шкафы были сдвинуты с места, а посреди комнаты с потолка свешивался какой-то аппарат, который мог бы озадачить кого угодно. Он состоял из металлических прутиков, торчавших во все стороны. На их концах имелись какие-то приспособления: либо металлические зажимы, либо стеклянные колбочки примерно в одинаковом количестве. Колбочки соединялись трубками с большим воздушным насосом, стоявшим на столе. Джек окинул кабинет беглым взглядом, подошёл к отцу и поздоровался с ним.
— Как! — воскликнул мистер Изи. — Возможно ли? Да это мой сын Джек! Рад видеть тебя, Джек, очень рад, — продолжал старик, пожимая ему обе руки. — Наконец-то ты вернулся домой. Ты мне очень нужен — нужна твоя помощь в моём великом и славном прожекте, который, слава Богу, близок к успешному завершению. Вскоре повсюду будут провозглашены равенство и права человека! Удар следует за ударом, и оплот нашей смехотворной и тиранической конституции пошатнулся — король, лорды и аристократы, помещики и сборщики налогов, церковь и государство будут скоро низринуты, слава Богу! И воссияет новый золотой век, настоящее царствие небесное, а не то, о котором болтала твоя бедная мать. Я стою во главе двадцати девяти обществ, и если позволит моё здоровье, ты ещё увидишь, чего я достигну, тем более с твоей помощью, Джек! — Глаза мистера Покладистого сверкали и излучали блеск, как у настоящего безумца.
Джек вздохнул и, чтобы направить разговор в другое русло, заметил:
— Как я вижу, вы произвели большие перемены в своём кабинете, сэр. Что бы значил этот аппарат? Это машина для усовершенствования равенства и прав человека?
— Милый сын, — сказал мистер Покладистый, усевшись в кресло, скрестив ноги и прижав ладони обеих рук к правому бедру, как всегда, когда он был чем-нибудь доволен. — Что же, не совсем так, однако твоя догадка не столь далека от истины, как кажется, и если моё изобретение оправдает себя (а у меня нет сомнения на этот счёт), то окажется, что я изобрёл величайший способ исправления ошибок природы и низведения к одному уровню психической организации человеческого рода. Этого можно достичь с помощью развития наиболее благородных органов психики и подавления более низменных из них. Ты видишь великолепное изобретение, Джек, поистине великолепное. Пусть болтают, что угодно, о Галле и Шпурцгейме, но что они сделали? Только разделили человеческий мозг на секции, классифицировали органы и определили их местоположение. Ну и чего они этим добились? Как ни классифицируй органы, убийца остаётся убийцей, добросердечный человек — добросердечным. Они не могут изменить природу человека. Я же нашёл способ, как изменить его природу.
— Помилуйте, отец, не станете же вы переделывать доброго человека в злого?
— Не скажи, Джек, и его тоже. Я сам страдаю от того, что у меня слишком развит орган добродушия. Я должен его подавить, тогда я буду способен на великие дела, не пасуя перед трудностями, и смогу пренебрегать мелочами, посвятив себя целиком делу всеобщего равенства и высших прав человека. В течение последних трёх месяцев я вкладываю голову на два часа в машину и чувствую, как теряю с каждым днём большую долю добродушия.
— Будьте добры, отец, объясните, в чём суть вашего замечательного изобретения, — попросил Джек.
— Охотно, мой мальчик. Ты видишь, в центре находится рама, куда вкладывают голову. Она несколько большего размера, чем голова. Для удобства голова поддерживается снизу железным кольцом. Предположим, нам нужно уменьшить размер того или иного органа: я закрепляю неподвижно голову в кольце и накладываю зажимы на то место черепа, где располагается соответствующий орган. Ты можешь убедиться, что зажимы на раме соответствуют размерам тех органов, которые обозначены на макете черепа. Затем я затягиваю винты довольно сильно и ежедневно увеличиваю давление, пока орган не исчезнет совершенно или не будет доведён до нужной величины.
