Под Южным крестом - Буссенар Луи Анри
Кайпун кинул несколько раз свой бумеранг, и всякий раз дубинка послушно возвращалась к ногам охотника.
Парижанин решил попробовать, в свою очередь, кинуть бумеранг, но не сумел. Дубина отлетела шагов на тридцать, но не вернулась назад.
Неудача заставила Фрикэ призадуматься. Тогда Кайпун подал ему барнгет, или военный бумеранг. Опыт с этим бумерангом был так же неудачен, как, и предыдущий с уонгимом, или бумерангом охотничьим.
– Странно! .. Странно! – бормотал Фрикэ, досадуя на неудачу. – Ньютон сказал, что человек может понять все, сделанное человеком. А между тем Кайпун умеет бросать бумеранг, а я никак не могу научиться. Интересно знать, понял бы гений Ньютона сущность этого оружия, изобретенного дикарями? .. Постой, постой… Я, кажется, понял, в чем заключается тайна… Взгляни, Кайпун, взгляни: вот твой бумеранг… это лист эвкалипта, оторванный от дерева и вращаемый ветром… Э, господа дикари, да вы, я вижу, не дураки.
Фрикэ был прав. Бумеранг очень похож на лист эвкалипта. Форма и размеры у обоих почти одинаковые; наименее изогнутый бумеранг наиболее похож на эвкалиптовый лист, и наоборот. Действие ветра на лист позволило Фрикэ сделать вывод о сходстве движения листа с тем, которое получает бумеранг в руках дикаря.
Придя к такому заключению, Фрикэ снова взял в руки уонгим и стал внимательно его рассматривать.
– Правда, оружие очень странное, – сказал он, – но вовсе не такое необыкновенное, каким кажется на первый взгляд. А! Так вот оно что! .. Ну, теперь я догадался. Концы бумеранга не лежат на одной прямой… Здесь есть легкий изгиб… Герр Блуменбах, очевидно, этого не заметил… Бумеранг просто-напросто винт. Теперь я понимаю, почему эта дубина так легко держится в воздухе, если ей сообщить вращательное движение. Это мне напомнило детство. Давно это было, я еще под стол пешком ходил… Мсье Надар сводил с ума Париж своим воздушным шаром. Говорили об управлении аэростатами… В то время изобрели интересную игрушку. Это была просто небольшая деревянная палочка, снабженная двумя или тремя картонными крылышками, расположенными в виде лопастей винта. Игрушке придавали вращательное движение с помощью веревочки, точно волчку. Картонные крылышки вертелись, и игрушка поднималась вверх. Мне кажется, что бумеранг и эта игрушка – почти одно и то же, с той лишь разницей, что бечевку заменяет рука охотника… Ну, Кайпун, начинай сначала, покажи-ка мне еще раз свое искусство.
Кайпун, самолюбие которого было задето, кинул бумеранг на сто метров. На этот раз замечательное оружие превзошло самое себя. Упав на землю, бумеранг поднялся вверх и, пролетев над головой охотника, снова упал к пятидесяти шагах сзади него, потом опять подскочил и, описав таким образом несколько концентрических полуокружностей вокруг охотника, тихо вернулся к нему и чуть-чуть не был подхвачен ловкой рукой.
Но тут случилось неожиданное. Внезапно налетел порыв ветра, и бумеранг отнесло в сторону, так что Кайпун не успел его подхватить. Дубинка упала шагах в двадцати.
Привычным жестом моряка, желающего узнать, с какой стороны ветер, Кайпун, послюнявив указательный палец, поднял его над головой и сделал знак, как будто говоря:
– Не моя вина, ветер переменился.
– Я был прав, – снова заговорил восхищенный Фрикэ. – Ветер очень много значит. Теперь я понимаю, почему ты, прежде чем бросить свою дубину, так старательно исследуешь направление ветра. Ты никогда не бросаешь бумеранг против ветра или прямо по ветру, а всегда немножко вкось, точно так, как мы направляем шлюпки. Если бы ветра не было совсем, твой бумеранг не срикошетил бы. Как бы то ни было, все это очень остроумно, и нельзя назвать дураком человека, который так хорошо умеет использовать все возможности, предоставляемые природой, и так ловко действует первобытным оружием. Ну, друг Кайпун, мне с тобой придется жить довольно долго, так что изволь за это время научить меня управляться с бумерангом. Уверяют, будто им может овладеть только природный австралиец. Твое искусство служит явным опровержением этого мнения, придуманного путешественниками, не выходящими из своего кабинета. Я тоже постараюсь доказать им, что они ошибаются. Идет? .. Не правда ли? Ведь ты меня научишь, дружище Кайпун, да?
ГЛАВА VII
Кто такой белый дикарь. – Жан Кербегель, 1860 года. – Следствия смерти одного вомбата. – Похороны у туземцев Виктории. – Поверие о белых людях. – Еще о каторжниках. – В путь неизвестно куда. – Фрикэ находит самородок золота. – Жан не хочет расставаться с Фрикэ. – Золотая пещера. – Не это ли клад бандитов моря? – На мысе, выдающемся в озеро Тиррель. – Голоса в австралийской преисподней. – Фрикэ узнает голоса.При других обстоятельствах Фрикэ был бы очень рад встрече с австралийцами, но теперь ему было не до них. Уже три недели он жил в постоянной тревоге, не зная ничего о своих друзьях. И не только от них не было никаких известий, но Фрикэ не находил ни малейшего признака, который бы указывал на то, что они появились где-нибудь в окрестностях озера Тиррель, как было условлено.
Принятый австралийским племенем, вторым вождем которого был одичавший европеец Кайпун, парижанин был спасен от голодной смерти, но и только. К цели он не подвинулся ни на шаг.
Впрочем, его вынужденное пребывание у дикарей не было совершенно бесполезно. Приведя своего друга в деревню, принадлежащую племени, Кайпун невольно сообщил ему некоторые сведения о себе. Они были очень незначительны, но парижанин, благодаря им, все-таки убедился, что его одичавший друг – француз по происхождению, бывший моряк и, вдобавок, бретонец, следовательно, земляк Пьера де Галя.
С радостью ребенка, показывающего свои игрушки новому другу, Кайпун достал сначала две медные пуговицы с выбитым на них якорем, очевидно, оторванные от матросской куртки, потом две вылинявшие нашивки с полустертой надписью «Беллона». Эти три вещицы тщательно хранились в мешке из кожи опоссума. Кроме того, на руке у Кайпуна парижанин заметил мелкую синеватую татуировку, очевидно, выжженную давно, еще в ранней юности. Она состояла из якоря с двумя словами «Жан Кербегель», и надписи сверху «1860 год».
Фрикэ окончательно убедился, что он был прав, предполагая в Кайпуне одичавшего европейца. Это был, вероятно, потерпевший крушение юнга, которого нашли дикари, приняли к себе и мало-помалу втянули в свой быт, так что он забыл родной язык и совершенно одичал.
Такие случаи бывали. Десять лет тому назад среди дикарей, при таких же точно обстоятельствах, был найден французский матрос Нарцисс Пельтье. Он тоже забыл свой язык и совершенно одичал. Пельтье был ранен в стычке с матросами, пришедшими к ручью за водою, взят в плен и возвращен на родину. Его снова познакомили с европейским образом жизни, заставили вспомнить французский язык, зачислили в кадры флота и дали место смотрителя маяка на западном берегу Франции. Пребывание Пельтье у дикарей продолжалось восемнадцать лет.
То же самое случилось и с Кайпуном, которого Фрикэ стал звать настоящим именем, то есть Жаном Кербегелем.
Жан привязался к молодому человеку всей душой. Он ходил за Фрикэ всюду, как тень, и всячески старался сделать его жизнь у дикарей как можно приятнее.
Два дня шел дождь, и Фрикэ вынужден был находиться в жалкой плетеной хижине, вонючей и грязной, где жило четверо дикарей. Парижанин думал, что он не выдержит и задохнется. Как ни был он вынослив, но и ему оказалось не под силу жить среди нечистот, гниющих костей и остатков мяса, а главное, в одном помещении с дикарями, от которых воняло, как от козлов.
Жан построил для него хорошенькую хижину из ветвей с занавесью из шкуры кенгуру. Из мебели в хижине была лишь здоровая, чистая постель из мягких листьев папоротника, но здесь, по крайней мере, не приходилось дышать миазмами.
На досуге Фрикэ занялся изучением языка дикарей и воспользовался случаем говорить с Кайпуном по-французски.
Последний жадно прислушивался к его речам, повторял некоторые слова, стараясь припомнить их смысл, и делал большие успехи. Недели через три его запас слов значительно пополнился. Но он еще не научился правильно строить фразы. Ему удалось овладеть только существительными, и, желая выразить свою мысль, он путал французские выражения с австралийскими, что выходило очень смешно.
