Избранное. Том второй. Повести и рассказы - Святослав Владимирович Сахарнов
— Вот ваш пароход, — негромко сказал Белов.
Разделив поклажу — корпус надувной лодки, вёсла, помпу, рюкзак — осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и, обгоняя нас, уносились вниз камни.
Судно лежало метрах в пятидесяти от берега.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку помпа хрипела. Мы провозились целый час, пока наконец борта лодки не округлились и не стали тугими.
Спустили лодку на воду и, чувствуя себя в ней как неопытные наездники на непослушной лошади, двинулись в путь.
Острые края железных листов выступали из бортов, грозя распороть наше утлое судёнышко. Мы кружили до тех пор, пока не приметили ровную стенку — остатки корабельной надстройки. Аркадий уцепился руками за иллюминатор. Белов с неожиданной лёгкостью прыгнул на палубу. Привязав лодку, мы начали осматривать пароход.
Зелёные нитевидные водоросли покрывали мокрые стены. Мелкие крабы шурша убегали при нашем приближении. На дне залитых чёрной водой трюмов мерцали фиолетовые иглы ежей.
Годы не сумели окончательно разрушить корпус. Палуба сохранилась, борт, правда, во многих местах разошёлся, но надстройка в средней части судна была цела. Над ней торчали изогнутые остатки мачт и трубы.
Аркадий карабкался с одной балки на другую, лазал по трапам, заглядывая в каждый люк.
— Где тут шлюпочная палуба? — спросил он.
— Мы на ней.
Белов сидел на корточках и скоблил угол между двумя балками. Они соединялись треугольной кницей. Перочинным ножом Белов отделял пластинку за пластинкой гнилое железо.
Я уже понял тщету поисков. Зимние штормы вымыли из корабельных кают всё. То, что не было унесено волнами, скрывалось теперь под грудой обрушившегося в трюмы железа или лежало на дне бухты под многометровым слоем песка.
— Что вы делаете? — спросил Аркадий.
Инспектор вытер тыльной стороной ладони потный лоб.
— Помогите мне.
Мы присели рядом и стали расчищать углубление. Наконец из-под ржавчины блеснуло железо.
Наши ладони были перепачканы коричневой пылью, пальцы кровоточили.
— Что мы делаем? Вы можете сказать или нет? — взорвался Аркадий.
Угол был расчищен, заклёпки, которыми соединялись балки, обнажены.
— Это не «Минин», — сказал Белов. — Это «Аян». — Он печально усмехнулся.
Воцарилась тишина, великолепная тишина, которая всегда сопутствует неудаче. Слышны были только бормотание волн и тоскливые крики бакланов.
— Из чего вы это взяли? На судне нет ни одной надписи, — спросил Аркадий.
— Вот, — Белов погладил ладонью очищенные от ржавчины заклёпки. — В 1909 году фирма Ланц перешла на крепление палубного бимса со шпангоутом с помощью кницы и восьми заклёпок вместо шести, как это делалось ранее. «Минин» был построен в девятьсот шестом году, «Аян» заложен в девятьсот девятом… Здесь восемь заклёпок.
Аркадий слушал Белова, хмурясь и кивая в такт его словам.
— Значит, это «Аян», — сказал он и захохотал. — Значит, это «Аян»! Ура!
С берега уже раздавались автомобильные гудки.
Назад мы ехали той же дорогой. Машина мчалась по ломкой, стеклянной воде ручья. Обезумевшие форели выскакивали из-под колёс. Аркадий держался рукой за моё колено и счастливо улыбался.
— Ты понимаешь, — кричал он мне в ухо, — я струхнул. Как только увидел этот пароход, струхнул: в нём бы нам ничего не найти. Не найти — слышишь? А так есть ещё шанс!.. Может быть, там, у Двух Братьев, до сих пор лежит «Минин»? Лежит спокойно на дне и ждёт нас!
Глава шестнадцатая,
в которой мы с Аркадием снова расчищаем заклепки
Не застав на Кунашире Василия Степановича — он уехал по своим музейным делам на Сахалин, — мы с Аркадием вернулись на Изменный и с первым же катером отправились к Двум Братьям.
Мы везли с собой небольшую лодку, которую нам дал Матевосян.
За чёрной грядой рифов вяло раскачивался океан.
Сперва мы прошли в лодке вдоль внутренней стороны мели. Чёрные блестящие камни неторопливо проплывали мимо борта. Пузырчатые бурые водоросли шевелились у их оснований.
Аркадий лежал на носу лодки и держался за борт побелевшими от соленой воды пальцами.
— Что видно?
Он безнадёжно махнул рукой.
Зыбь лениво двигала воду.
Мы бродили между камней, то и дело уклоняясь от их острых, покрытых липкими водорослями боков.
— Смотри! — сказал вдруг Аркадий.
Он вытянул руку. Там, впереди, резко отличаясь от горбатых, облизанных волнами круглых каменных лбов, виднелся правильный чёрный прямоугольник.
— Это не камень.
Я перестал грести.
— Похоже. И верно не камень. Это какая-то платформа.
Мы прошли между извилистыми рядами бурых, вытянутых по ветру водорослей — ламинарий, проскользнули мимо островерхого кекура и очутились около ржавой, в чёрных потёках, железной платформы. Смятый, безжизненный металл — груда лома…
— Аркадий, как ты думаешь, — глухо спросил я, — что это?
— Остатки парохода.
Нос лодки ударился о платформу. Держась за её края, мы перебрались на обломок судна.
При виде нас прозрачные рачки, как брызги, покатились по железу.
Под платформой бормотала вода.
Я подошёл к краю, перегнулся и посмотрел вниз. В зеленоватой глубине шевелились бесформенные тени. По стене из жёлтого металла, выгибаясь, ползла фиолетовая морская звезда.
— Давай проверим, — сказал Аркадий.
Он присел на корточки и начал скоблить ножом источенные временем балки.
Я присел рядом. Лезвия с каждым движением всё глубже погружались в коричневую ломкую кору. На руки Аркадия оседала красная пыль. Мы расчистили угол и стали считать заклёпки. Их было шесть.
— Это «Минин», — сказал Аркадий. — Понимаешь, Сергей, это «Минин»! Надо срочно сообщить Василию Степановичу. Пусть вызывает водолазов.
Назад мы плыли медленно, мешала грести зыбь. Она подкрадывалась, поднимала, поворачивала лодку носом к Изменному. Остров дрожал на горизонте, впереди чернели Два Брата. Где-то около них раскачивался наш бот. Мы рассказали Матевосяну и Григорьеву о находке.
— Самое главное, парни, какое там дно, — сказал Григорьев. — Если каменистое, всё, что упало, ещё можно найти, а если там ил… — Он присвистнул.
— Какая там глубина? Забыли смерить, вот шляпы! — сказал Аркадий.
Он снова ушёл на лодке, на этот раз с Матевосяном. Вернувшись, бригадир сказал:
— А ведь нашли! Э! Я думал, не найдёте. Всё-таки городские люди, куда вам… Неглубоко — двадцать метров. Пустяк, да?
Мы вернулись на Изменный, и Аркадий тотчас же дал Степняку радиограмму. В ответ Василий Степанович сообщил по радио, что вылетает на Сахалин за водолазами, и
