Френсис Брайан - Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ
Третий «джентльмен» отважно напал на Тейта, попытавшись пронзить его насквозь. Он сразу же упал, получив удар шпагой в шею. Он умер быстро, на лице его было написано отчаяние.
Все это время я старался внимательно следить за происходившим, избегая угроз собственной жизни. Кроме того, я считал своим долгом следить, чтобы не напали на Джона Сильвера. Они с капитаном Ридом нашли местечко, которое можно было защищать, – небольшую площадку перед люком главного трапа; позднее, когда я смог порассуждать над всем, что тогда произошло, меня сильно позабавила мысль, что эти двое стали товарищами по оружию.
Однако Тейт теперь снова вырвался на свободу, а это означало, что следующим его «портом захода» может стать Сильвер или я сам. Этого не случилось. Он нацелился на Молтби, который укрылся за спинами своих людей – всех, скольких смог собрать. Тейт остановился перед этой преградой. Затем вперед вышел высокий матрос, которого я уже видел раньше, с двумя пистолетами в руках и, с расстояния не более одного ярда, нацелил их Тейту прямо в лицо. Мне были видны дула этих пистолетов: они казались парой черных глаз, уставившихся в глаза Тейту.
В то же самое время что-то змеей пролетело по воздуху над всеми головами, из-за спины Тейта выбежал матрос и поймал это «что-то». Это был марлинь – длинная, тонкая веревка, какими пользуются на каждом судне. Матрос сделал на конце веревки незакрепленную петлю и набросил ее Тейту на шею так, что она обмоталась вокруг шеи один раз.
Я говорю «один раз» потому, что в этом и состоит характер такой пытки. Прячась за толпой своих подручных, Молтби взялся за другой конец веревки, и они вместе – Молтби и матрос – с противоположных концов стали тянуть Тейта за шею то туда, то сюда, пока он наконец не понял, что пойман. Он вертелся, пытаясь выкрутиться из петли, но как только он это делал, они затягивали ее туже и туже.
Постепенно, словно Тейт был зверем на лесной поляне, они стали управлять им, заставив стоять на месте, чуть отпуская или затягивая веревку, если он отваживался двинуться. Через несколько минут Тейт прекратил сопротивляться и стоял, держа в одной руке нож, а в другой шпагу, которую выхватил у противника, но лишенный возможности двигаться. Он быстрым движением поднял нож, чтобы перерезать веревку, но Молтби и матрос еще быстрее затянули петлю, и глаза Тейта выпучились, как у человека, которого душат.
Я двинулся вперед. Все кости у меня ныли от предчувствия, что сейчас что-то должно случиться. Душа моя разрывалась от вопроса, который я, в разгаре событий, не мог облечь в слова. Где Луи? Если и есть кто-то, кого я должен защитить, то это он.
Тейт переводил взгляд то на одного, то на другого. Взглянул на Сильвера, потом – на меня. У себя за спиной я услышал, как кто-то ахнул, и сквозь наши ряды вперед прорвалась Грейс: дядюшка Амброуз не сумел ее удержать.
Она подбежала к Тейту, а Молтби крикнул:
– Убейте ее!
Я же крикнул:
– Нет!
К счастью, слова Молтби и мой возглас потрясли тех, кому он приказывал, и они не двинулись с места.
Тогда Молтби закричал:
– Держите ее! Я сам это сделаю!
Двое матросов схватили Грейс; один из них сделал это так грубо и вульгарно, что я решил – следующей целью для моей шпаги будет он. Обходя Тейта и все еще держа конец веревки, Молтби приближался к Грейс.
– Шпагу! – крикнул он. – Шпагу мне!
Из рядов, выстроившихся за ним, кто-то сунул ему в руку абордажную саблю – вперед эфесом. Веревка мешала Молтби двигаться с достаточной быстротой. И так как марлинь был длинный, то, чтобы держать его натянутым, Молтби приходилось описывать широкий круг. Шаг за шагом, не торопясь и не спуская глаз с Тейта, но порой взглядывая на Грейс, грубо схваченную матросами, Молтби шел вперед. Могу поклясться, что в эти минуты все ветры южных морей затаили дыхание.
Тейт, одичавший и безумный, посмотрел на веревку, захлестнувшую его шею, и снова поднял нож, пытаясь ее перерезать, но Молтби и матрос так жестоко затянули петлю, что чуть не сбили Тейта с ног. Этот маневр заставил Молтби остановиться. Он подождал, пока Тейт восстановит равновесие, и снова двинулся по направлению к Грейс.
И тут Джозеф Тейт заговорил. Я никогда еще не слышал его голоса и, хотя этот человек был полузадушен, голос его потряс меня своей глубиной; трудно было поверить, что это голос человека, способного до смерти замучить других людей; что обладатель этого голоса жестоко искалечил старого бедолагу Бена Ганна, достойного уважения доктора Джеффериза и несчетное число других несчастных; что это он убил Тома Тейлора – сонного и совершенно безобидного слугу нашего семейства, жившего при гостинице «Адмирал Бенбоу» с детских лет.
– Правду! – крикнул Тейт, Как необычно было слышать это священное слово из уст такого нечестивца! – Я все вам скажу!… Этот человек… – и он указал рукой, в которой держал нож, на Молтби.
Но Молтби кивнул матросу, державшему другой конец веревки, а тот не спускал глаз с его лица, ожидая знака. Они стояли, эти двое, упершись расставленными для прочности ногами в палубный настил, и тянули веревку каждый в свою сторону, словно пытаясь повалить молодую необъезженную лошадь. Они все тянули и тянули… Моя память хранит потрясенные лица всех, кто это видел, даже тех безжалостных людей, что готовы были атаковать нас.
Я поднял глаза к небу, не в силах смотреть на это, и то, что я увидел, изменило всю сцену. Луи наблюдал за происходившим, сидя высоко на рее. Он сидел недалеко от того места, куда я когда-то взобрался, чтобы ускользнуть от Израэля Хендса. Это совпадение – Луи, сидящий там, где я когда-то чуть не погиб, выражение лица мальчика, умоляюще протянувшего ко мне руку, – взорвало что-то во мне. Я бросился вперед и нанес удар шпагой по руке матроса, державшего вместе с Молтби веревку.
Матрос вскрикнул и, шатаясь, отступил назад. Веревка ослабла и, хотя Молтби тянул се конец изо всех сил, он добился лишь того, что Тейта развернуло в противоположную от него сторону. Затем Тейт, глаза которого выпучились, а лицо посинело, упал: я понял – по тому, как его тело ударилось о палубу, – что он либо уже мертв, либо умирает.
Теперь передо мной возникла новая проблема. Тейт явно собирался выдать тайну. Оставался лишь один свидетель, знающий правду, знающий эту тайну, и теперь Молтби уже ничто не может помешать. Переступая своими маленькими ногами много быстрее, чем должен бы делать это человек его телосложения, он бросился туда, где кричала от страха Грейс. Туда же бросился и я, но недостаточно быстро.
Во всяком случае, так мне показалось. Однако, хотя Молтби добежал туда раньше меня, неуклюжесть матросов, державших Грейс, помешала ему получить легкий доступ к цели, на который он рассчитывал, Я увидел, как Грейс отвернула лицо, услышал высоко над нами возглас Луи: «Мама!» – и тут же раздался самый смертоубийственный звук на свете – свист клинка в воздухе.
