Мичман Изи - Марриет Фредерик
Сказав так, капитан Вилсон поклонился и покинул лазарет в сопровождении своего судового врача. Как только дверь за ними закрылась, мичманы повернули головы и посмотрели друг на друга. Сперва они не сказали ни слова, боясь, что врач может вернуться, но тут им сообщили, что капитан Вилсон и мистер Дейли вышли за ворота казармы, и наш герой начал:
— Ты знаешь, Нед, я чувствую угрызения совести, и если бы не боялся предать тех, кто пошёл на обман из желания помочь нам, я бы встал и признался в плутовстве, чтобы облегчить горе капитана. Он, бедняжка, так переживал и убивался из-за несчастья с нами.
— Я с тобой согласен, Джек. И я испытываю то же самое, но что сделано — то сделано. Теперь мы вынуждены продолжать обман ради тех, кто помогал нам в нашей уловке.
— Вряд ли кто-нибудь из английских врачей согласился бы на такое надувательство.
— Да, это уж наверняка. Но всё-таки наш обман не причинит никому вреда.
— Не хочу читать мораль, но я раскаиваюсь в своём участии в этом обмане, и если бы можно было начать всё сначала, я бы не пошёл на такое надувательство.
— Даже ради… но не буду упоминать её имя в казарме.
— Не знаю, — ответил Джек. — Давай не будем больше говорить об этом. Лучше поблагодарим врачей за их доброту.
— Однако нам нужно притворяться больными до тех пор, пока «Аврора» не покинет порт.
— И даже дольше, — сказал Джек, — иначе слухи о мнимой болезни распространятся по городу. Поэтому нам следует делать вид, что мы потихоньку поправляемся, чтобы дон Рибьера и его жена ни в коем случае не догадались о нашем плутовстве. У меня возник кое-какой план, но нужно ещё обсудить его отдельные детали с Мести.
Вошёл дон Филипп. Он виделся с капитаном Вилсоном, и тот попросил его присмотреть за больными и подтвердил своё намерение отплыть завтра утром. Посоветовавшись с ним, Джек и Гаскойн пришли к решению, что в Палермо никто не должен знать действительного положения дел, иначе секрет станет известен и отцу Томазо, который поднимет qui vive[47] и начнёт ещё больше метать громы и молнии на голову Джека. Мичманы превосходно пообедали и опять легли в постели, пока не настало время спать. Незадолго до этого в лазарет явился Мести с мичманскими сундучками. Глаза ашанти сказали всё, что нужно, — он не произнёс ни слова, а расстелил в углу свой гамак и лёг спать. Вскоре они все трое спали сном праведников.
На другое утро капитан Вилсон ещё раз навестил больных, чтобы узнать, как они себя чувствуют. В комнате было сумеречно, и он не различал чётко их лиц. Джек поблагодарил его за то, что он прислал Мести для ухода за больными. Капитан пожелал им скорого выздоровления, приказав им возвращаться на корабль, как только они поправятся, и, получив от них в свою очередь заверения в том, что они будут вести себя примерно, отбыл на корабль.
Спустя полчаса Мести, выглянув в окно из-за ставен, вдруг распахнул окно настежь и громко рассмеялся: «Аврора» выходила из гавани, подняв все основные и дополнительные паруса. Джек и Гаскойн вскочили с постелей, сбросили свои лубки и пустились в пляс по комнате в одних рубахах. Как только они успокоились, Мести серьёзно спросил:
— Почему вы не просаете служпу, масса Тихоня?
— Правда, Мести, я часто задавал себе этот вопрос последнее время и решил — очевидно, потому, что я дурак.
— А я — потому, что у меня нет другого выхода, — заявил Гаскойн. — Теперь мы на берегу, и я предвижу отличное плавание.
— Сперва надо оглядеться, в каких водах нам предстоит плавать, — сказал Джек. — Давайте держать палавер (большой совет), как говорят у тебя на родине, Мести.
Мичманы залезли в свои постели, а Мести уселся на сундучок в проходе между их койками с серьёзным видом судьи. На повестке дня стоял вопрос о том, как избавиться от падре Томазо: сбросить ли его с мола в море на корм рыбам? Проломить ли ему голову? Прибегнуть ли к помощи ножа Мести, похитить или отравить? А может быть, пустить в ход более мирные средства — убеждение и подкуп? Ведь всем известно, как трудно избавиться от священника!
Так как Джек и Гаскойн не были итальянцами, они решили прибегнуть к чисто английскому способу борьбы с попами — подкупу. Поэтому Джек написал письмо, которое Мести предстояло доставить отцу Томазо. В нём Джек предлагал монаху «скромную» сумму в тысячу долларов за то, чтобы он не препятствовал его браку с Агнессой и не пугал почтенную донну Рибьеру загробными шутихами и петардами.
Мести бывал с Джеком на берегу и знал монаха в лицо, так что доставку письма поручили Мести, но было решено подождать несколько дней, так как состояние здоровья Джека пока якобы не позволяло ему заниматься письмами. Через пару дней Мести отправился в дом дона Рибьеры и передал письмо монаху, показав жестами, что он должен получить ответ на него. Монах мановением пальца позвал Мести в свою комнату, где и прочитал письмо. Подумав немного, он попросил Мести, опять-таки жестом, следовать за ним. Монах привёл его в свой монастырь, и когда они оказались в уединённой келье, позвал другого монаха, умевшего говорить по-английски, дабы тот послужил им переводчиком.
— Как твой господин, он поправляется?
— Та, — ответил Мести. — Сейчас он чувствует себя хорошо.
— Ты давно служишь у него?
— Нет, — ответил Мести.
— Ты ему предан? Он хорошо относится к тебе? Много ли платит?
Услышав такие вопросы, хитрый негр догадался, что здесь что-то затевается, и поэтому спокойно ответил:
— Мне то него нет тела.
Монах устремил на Мести пристальный взгляд и, заметив свирепое выражение на лице негра, решил, что Мести именно тот человек, который ему нужен.
— Твой господин предлагает мне тысячу долларов. Хочешь получить эти деньги сам?
Мести осклабился и показал свои отточенные зубы.
— Я пы стал самым погатым человеком у сепя на ротине!
— Да, — ответил монах, — ты их получишь, если только дашь своему господину маленький порошочек.
— Понимаю, — сказал Мести. — У нас на ротине так тоже часто телают!
— Значит, ты согласен? Если да, то я напишу твоему господину, что возьму эти деньги.
— А если тогатаются?
— Ты будешь в безопасности. Тебя увезут отсюда сразу же. Говори, ты согласен?
— За тысячу толларов?
— Можешь не сомневаться!
— Синьор таст мне порошок?
— Подожди немного, — сказал монах. — Он вышел из кельи, а через некоторое время вернулся с письмом в одной руке и с бумажкой, на которой лежал сероватый порошок, — в другой. — Вот, дай это господину в супе или в чём угодно. Можешь посыпать им мясо или смешать его с сахаром, чтобы подсластить апельсин.
— Понимаю, — ответил Мести.
— Доллары будут твоими, клянусь святым распятием.
Мести улыбнулся жуткой улыбкой и, взяв послание и порошок, спросил:
— Когда я приту опять?
— Как только получишь деньги, принеси их в дом дона Рибьеры. Тогда давай ему порошок, и как только ты угостишь им своего господина, сразу же приходи ко мне. Я отвезу тебя в безопасное место, ты не должен оставаться в Палермо.
Мести вышел из кельи, и его вывели из монастыря.
— Клянусь всеми святыми, этот монах — отпетый мерзавец и реткостный прохвост, — бормотал Мести, оказавшись под открытым небом. — Потожти немного!
Ашанти вскоре достиг казармы и пересказал Джеку весь разговор, состоявшийся между ним и отцом Томазо.
— Конечно, это, должно быть, отрава, — сказал Гаскойн. — Надо будет попробовать её на каком-нибудь животном.
— Нет, масса Гаскойн, — ответил Мести. — Я испропую его как-нипуть сам. Так что мы путем теперь телать?
— Я тебе выдам чек на тысячу долларов, Мести. Негодяй здесь пишет, что за эту сумму он согласен не только не препятствовать мне, но и помогать моему делу. Но я сильно сомневаюсь, что он сдержит своё слово, и боюсь, что мои денежки пропадут. Вот почему давайте ещё раз держать палавер.
Джек и Гаскойн обсудили вопрос со всех сторон. Тысяча долларов, конечно, большие деньги, но отец Джека — философ. Учтя различные доводы pro et contra[48], всё же решили вручить деньги Мести, но предупредили его, что когда он принесёт деньги монаху, он должен заявить, что отрава уже принята господином, и оставить деньги у себя.
