Океан - Александр Шельфский
Девятое и десятое суда подошли одновременно и были схожи как братья близнецы. Они «знамениты» тем, что их снарядили для исследования еще неизвестных берегов Африки. Однако, суда так и не вернулись. Кто-то говорил, что видел их дрейфующими в паре, но без признаков какой-либо жизни, а несколько членов одного из судов попытались выяснить что же с командой и судами, которые лежат на дрейфе. Пять человек перешли с судна на судно и увидели только разложившиеся давно трупы. Один забрал из капитанской рубки судовой журнал и все вернулись обратно, стараясь скорее покинуть этот «призрак». Запись в судовом журнале гласила, что суда «Хоакин» и «Энрике» уже возвращались к берегам Испании, как команду, спустя несколько часов после отплытия стала поглощать «какая-та чума» или проказа. Руки их сгнивали, начиная с кончиков пальцев, ногти сходили, зубы выпадали, рот покрывался гнойными волдырями, а на всем теле появлялись рубцы, словно кожу разрезали изнутри. Один из негров, которого они забрали с континента, рисунками показал то, во что они превратятся. Если ему верить, то они умрут в течении нескольких дней. Последняя запись в судовом журнале, которую прочитал капитан гласила: «Пишу обмотанными тряпками руками. Все тело … (не разборчиво от пятна то ли крови, то ли вина) и чешется. Кровь сочиться словно отовсюду. Я не знаю …. Зубы выпали, я положил их в банку и они чернеют там. Волдыри во рту лопаются и белые сгустки, перемешанные с кровью вытекают изо рта. Команда умирает, да и мне … Харкаюсь кровью каждую минуту и не знаю на сколько еще хватит. Только что открылась рванная рана на животе, откуда льется кровь. Ходим босыми ногами, потому что любая обувь вызывает жгучую боль. У некоторых вытекли глаза. Лежим на дрейфе второй день. Если вы прочитаете этот журнал после моей смерти – сожгите его и ни к чему… на корабле…». Запись обрывалась, а на этой же странице были вложены листки с рисунками, которые, видно, были как раз сделаны негром. На первом рисунке явно жизнерадостный человек. на втором уже с уставшим лицом и с капающей с рук кровью. Третий рисунок – человек горбиться, его лицо в «пузырях», а под ним на земле, похоже, ногти и зубы. На четвертом – человек распластался на земле. Умер. На предыдущей странице журнала сообщалось, что все на «Энрике» уже умерли.
После этого журнал сожгли, но руки всех, кто побывал на корабле, а также капитана, начали гноиться, а на кончиках пальцев образовались рванные раны из которых начала сочиться кровь. Старпом лично застрелил всех из своего пистолета, приказал сжечь их тела, но не прикасаться к ним. После этого приказал полить весь корабль алкоголем из трюма, дабы как-то его обеззаразить. Каждый день он лично проводил осмотр каждого члена команды, раздевая его и смотря всего с ног до головы, не чураясь опускаться на колени и марать руки. Больше на корабле никто не заразился и он благополучно вернулся обратно. Но после этого эти два судна никто больше не видел, хоть к ним и отправили два корабля, дабы сжечь зараженные суда.
Одиннадцатым подошел из пелены тумана бриг. Русский бриг «Меркурий». После славной истории, самым ярким событием в которой был бой под командованием капитана-лейтенанта Александра Ивановича Казарского, с двумя турецкими линейными кораблями в 1829 году, и из которого русский бриг вышел победителем, «Меркурий» в 1857 году был исключен из списков флота и направлен на разбор. Никто из оставшихся на палубе не знал что это за бриг, никто не знал его историю и принял его также, как некоторые другие суда, историю которых не мог рассказать ни капитан, ни ихтиолог, ни писатель. «Душу» «Меркурия» забрал океан прежде, чем бриг потерял свою «плоть». И теперь он появляется из тумана тогда, когда океан этого захочет и когда он ему понадобится.
Двенадцатого судна ждали долго, пока оно не вышло словно с линии горизонта.
– «Октавиус», – тихо произнес капитан.
Ихтиолог и писатель посмотрели на него, а потом первый сказал:
– Это же легенда.
– И я так думал. Но это он, – тихо говорил капитан.
– Что за «Октавиус»!? – нетерпеливо спросил громко писатель.
Ихтиолог, обратив внимание, что капитан под сильнейшим впечатлением и не может ничего сейчас рассказать, сам взял слово:
– Легенда звучит так: В семьдесят пятом году восемнадцатого века китобойное судно «Геральд» попало в штиль в районе льдов. Они встали, спустили паруса и отправились спать ночью. Шквалистый ветер, поднявшийся в эту ночь, разогнал часть льдов. Морякам открылись три мачты не знакомого им парусника, который вмерз в лед, – ихтиолог рассказывал очень расслабленно, облокотившись на борт судна, – спустив шлюпку, капитан вместе с матросами отправились к незнакомому кораблю. По мере приближения к паруснику можно было уже прочитать его название – «Октавиус». Кроме плеска весел об воду и шепота на шлюпке, больше звуков не было. Тишина с корабля, который был весь во льду, даже паруса. Китобои забрались на пустую палубу судна. Наверху не было никого, зато в каютах…сплошь мертвецы, но их тела, благодаря холоду, сохранились превосходно. В капитанской каюте, помимо самого капитана, который сидел за столом перед судовым журналом, находились женщина, лежащая на кровати, мальчик, лежащий на полу, укрытый теплыми вещами, и моряк, лежал на полу, опираясь на бочку с порохом и с огнивом в руке. Судовой журнал забрали из каюты капитана и, не осматривая трюмы по причине страха, спустились в шлюпку и отправились обратно на «Геральд», на котором спустя некоторое время покинули это место. А сам судовой журнал так и не был прочитан, если верить. По легенде он пропал. Однако, – заметил ихтиолог, – легенда легендой, но… Отчет капитана «Геральда» существовал и обнаружен впоследствии в архивах. И даже вроде бы есть информация про парусник «Октавиус». Вроде бы, как
