Капитан - Андрей Алексеевич Панченко
— Моща! — кивает на движок стармех — летать будем!
— Ага, они самые, старые мощи от подлодки и есть! Как бы нам не летать, а подводное плавание не пришлось осваивать. Всё же я надеялся на новый двигатель! — скривился я.
— Чего ты всегда не доволен?! Этот же в стократ лучше старого! Пусть не новый, но откапиталили его хорошо, я уже посмотрел, всё чего надо поменяно.
— Работа у меня такая, недовольным быть. А у тебя я смотрю счастья полные штаны. Нашёл чего я тебе просил? Подшипники, рычаги, втулки, вкладыши, клапана? Ты запас то создавай, пока мы на заводе, у них там я видел точно такой же валяется, только полуразобранный.
— Ты это, не шуми! — перешёл на шёпот «дед», воровато оглядываясь — договорился я, за ящик водки и ящик тушёнки всё будет! Только тебя ждал, открывай склад, вечером поменяю!
— Утром деньги, вечером стулья! — зная своего механика, который не дурак выпить, я тут же обозначил рамки — вначале запчасти, потом пузыри и закуска! Знаю я тебя, начнёшь сразу обмывать с подельниками, а потом половины не донесёшь!
— Да всего один раз то было! — возмутился стармех, отчаянно покраснев — да и чего я там не донёс то?!
— Треть от заказанного не донёс! В общем ты меня услышал! Ладно, занимайся, а я в трест, может получиться новую пушку выбить…
Принято считать, что о начале войны во Владивостоке узнали вечером 22 июня 1941 года, когда жители города вместе со всей страной слушали знаменитую речь наркома Молотова из репродуктора, расположенного на здании крайкома партии. На самом деле о начале войны в Приморье узнали несколько раньше. Уже в девять часов утра командующий Тихоокеанским флотом получил телеграмму от адмирала Кузнецова, в которой содержался приказ готовиться к отражению нападения Японии. Такая же телеграмма поступила в приморский крайисполком. И только потом, уже вечером, о войне узнали жители Владивостока и Приморья. В ночь на двадцать третье июня в городе состоялся радиомитинг, транслировавшийся на весь край.
— Да как же это Витенька?! — Ирка со слезами на глазах сидела на табуретке в нашей маленькой кухне и вместе со мной слушала «тарелку» — Война?!
— Война… — я был почти спокоен, этого дня я ждал несколько лет и вот он наступил. Сейчас город бурлит, спать никто не ложиться, а уже утром все магазины и сберкассы подвергаться «атаке» паникёров, с полок будет сметено всё.
— И чего теперь будет?
— С вами ничего. Жить будете, как и раньше жили. Детей воспитывать, работать. До Владивостока война не дойдёт — успокаиваю я жену.
— А Япония?! Она же союзник Германии! — жена в панике.
— Не посмеет. После Халхин-Гола и Хасана они к нам не рыпнутся, хотя немного попозже мы возможно с ними и схлестнёмся. Ладно, увидим, чего будет. Слушай меня внимательно Ира. Про погреб и сарай никому ни слова! Продукты оттуда бери понемногу. Завтра все кинуться скупать чего возможно, а ты сиди дома! Там хватит и нам и твоим родителям, и бабушке в деревню передать если понадобиться, но распространяться о том, что у нас полный сарай продовольствия, спичек, керосина и остального не надо! Кому нужно будет, я сам отнесу и помогу! Проговоришься — и завтра же сарай по щепкам разнесут! А это здоровье и жизнь наших детей! Поняла?!
— Ты знал! — с круглыми глазами Ирка смотрела на меня, только сейчас осознавая, что же в нашем сарае лежит.
— Догадывался! Я хоть и дурак, но умный. Так что, идём завтра к психиатру на приём?
Вроде и есть война, а вроде и нету. После паники первых дней город зажил почти обычной жизнью. Стояло лето, и многие горожане находились на дачах и приусадебных участках, отдыхали на море, так что о начале войны они узнавали позже. По окрестностям ходили слухи, что Владивосток уже захвачен японцами, люди боялись и не спешили возвращаться в город, но вскоре всё же жизнь взяла свой, паника улеглась. Информации о ходе войны в первые дни было очень мало. Население настолько ждало каких-нибудь новостей с передовой, что все газеты расхватывались как горячие пирожки.
С первых дней войны во Владивостоке делалось все, чтобы отстоять город и Дальний Восток в случае нападения Японии. Все горожане знали, что окрестности города минируются. С девятого по семнадцатое июля военные установили тридцать линий минных заграждений, всего было выставлено более шести тысяч мин. Это было прямым нарушением ранее заключенного советско-японского пакта о ненападении, но флотское командование откровенно на это забило, стараясь сделать всё возможное, что бы обезопасить город.
К серьезной обороне готовили и сам город. Вёлся снос множества малозначительных построек, здания красили в маскировочные цвета. При каждом предприятии были организованы бомбоубежища, проводились тренировки на случай воздушной атаки. Среди населения создавались отряды противовоздушной обороны, самообороны, пожарные и спасательные отряды. Хотя о мобилизации ничего пока не было слышно, военкоматы города были заполнены добровольцами. Я же днями и ночами пропадал на заводе, путаясь ускорить ремонт своего китобойца.
К концу июля ремонт был почти завершён. Новый дизель, не без проблем, но встал на свой место, на носу «Шторма» красовалось новое гарпунное орудие советского производства, заменив собой дульнозарядное недоразумение. Китобоец получил новый окрас, сменив белый цвет надстройки на суровый серый. Темпы работ поражали, от былой, довоенной, неспешности не осталось и следа, завод переходил на военные рельсы. Ещё
