Павел Горьковский - Черный парус, адские берега

– Нельзя, мистер, никак нельзя! Разве не знаете? Нельзя приносить землю на борт – иначе быть покойнику. Скорее бросьте цветок в море, пока никто не видел!

Перепуганный визгливым голосом, Джерри выронил цветок – горшок разлетелся на мелкие черепки, земля рассыпалась по палубе…

Негритянка зацокала языком, схватила случившееся рядом ведро с морской водой и окатила Джерри с ног да головы, без всякой жалости к его новой шляпе! Потом принялась драить выпачканные доски, бормоча то ли молитвы, то ли свои языческие заклинания…

Хотя и без дурных примет было ясно – покойника этому судну не миновать. Матросы шептались, что капитана Салазара подтачивает смертоносная лихорадка, навряд ли он протянет долго. Но командор, бледный как призрак, находил в себе силы обходить судно, облокачиваясь на руку кого-то из помощников, устраивал подчиненным взбучку лишь для острастки.

Джерри еще скверно разбирался в судовой иерархии, но быстро сообразил: франтоватые молодые люди, которых он встретил в порту Плимута, выполняют один функции первого помощника, другой – штурмана. Хотя португальцы предпочитают использовать слово «лоцман». Надменные отпрыски аристократических фамилий постоянно ссорились между собой, выясняя, кто встанет к рулю, случись командору отдать богу душу, в результате команда на бригантине была представлена сама себе. Англичане задирали португальцев – считали их ленивыми, тупыми и суеверными, а португальские матросы откровенно презирали «англез» – безбожников, грубиянов и пьяниц. Дело наверняка дошло бы до драки, закончилось поножовщиной и настоящим бунтом, не вмешайся в события мистер Уилл…

Мертвую птицу обнаружили утром, когда лучи восходящего солнца окрасили паруса кроваво-алыми отсветам. Огромный, абсолютно черный, альбатрос лежал на палубе, распахнув крылья. Вахтенный – парнишка, не старше Джерри – с перепугу бросил штурвал и заорал во всю мощь легких. Любому моряку известно: если мимо мачты пролетит черная чайка, быть кораблю в великой беде!

А черный альбатрос – дело вовсе невиданное, скверное.

Матросня побросала дела, сон и отдых и сгрудилась на палубе. Англичане цедили сквозь зубы ругательства и проклинали день, когда подрядились в плавание на одном корабле с католическим попом. Нет больших грешников, чем эти лицемерные прелаты, а коли на борту грешник – какое плавание? Отправить его ходить по доске – вот что с ним надо сделать. Пусть господь сам решит: нужен ли ему такой пастор? Католики крестились и гомонили, дескать, с кораблем, который везет черную гаитянскую колдунью, из тех, что умеют управлять ураганами и натравливать на суда морских змей, всякое может случиться. Лучше не дожидаться большой беды – мешок ей на голову, да в море!

Небо, словно в ответ на перепалку, стало покрываться тяжелыми грозовыми тучами, ветер стремительно окреп, но никто не спешил заняться парусами или закрепить пушки и палубный груз – напрасно капитанские помощники суетились, орали и даже раздавали оплеухи. Зато нашлись расторопные ребята, которые подняли из трюма длинную доску и вызвались приволочь отца Алонсо – его видели в капитанской каюте.

Только смельчаков, готовых подойти к диковиной птахе, не было.

Наконец в отдалении грянул гром, молния осветила руку в белоснежной перчатке: рука подняла роковое знамение высоко вверх за трепещущее от ветра крыло.

– Кто это сделал? – пророкотал над палубой властный голос. Да так внезапно и грозно, что матросы замерли, кто где стоял, и временно лишились дара речи.

– Господь не создает таких тварей… – пробормотал кто-то.

– Именно так! – Мистер Уилл, а это был он, стоял посреди палубы и бесстрашно держал за крыло черную птицу. У Джерри мороз побежал по коже – такая она была огромная и жуткая. – Се дело человеческих рук. Дайте мне носовой платок, джентльмены! – потребовал мистер Уилл, пока опешившая команда шарила по карманам, Джерри успел потянуть свой белоснежный платок.

Мистер Уилл провел по крылу птицы и продемонстрировал эффектное черное пятно, а затем ловко, как фокусник, вспорол брюхо твари острым ножом. На палубу посыпалась солома вперемешку с опилками и черными перьями.

– Это чучело, чучело альбатроса, которое измазали сажей, только и всего. С вами сыграли дурную шутку, и кто-то за нее ответит! Возвращайтесь к работе, джентльмены! – Команда медленно, с оглядкой стала расползаться с палубы, только судовой кок, неприятный, замусоленный жизнью субъект, продолжал стоять, облокотившись о мачту:

– Кто вы такой, мастер Умник, чтобы командовать над джентльменами?

Мистер Уилл смерил наглеца взглядом.

– Это кто тут джентльмен? С каких пор повара-недоноски задают вопросы представителю судовладельца? Я с полным правом пристрелю здесь любого и каждого и самолично встану к рулю – если потребуют интересы моего нанимателя. Это понятно? – Мистер Уилл с размаху вышвырнул остатки птицы в море и повысил голос: – Повторяю – кто не приступит к работе в течение минуты, вылетит за борт следующим!

Желающих проверить угрозу в действии не нашлось, даже кок скрылся в трюме.

Но морская стихия не захотела считать дурной знак подделкой – в ту ночь Джерри довелось пережить первую морскую бурю. Тучи сбивались вместе все плотнее, как стада овец на пастбище, на секунду все стихло. Ветер замер, чтобы накинуться на судно с глухим утробным ревом, волны поднимались совсем рядом – то пологими холмами, то вздыбливались, слово горы, перекатывались через палубу, сметая все на пути. Матросы передвигались по мокрой палубе, цепляясь за канаты и борта.

Жалкие потуги людей дать отпор стихии лишь раззадорили ураган. Мрак распарывали сверкающие клинки молний, за ними следовали оглушительные колокола грозовых раскатов. Комок обжигающего света ударил в грот-мачту – ее верхушка раскололась надвое и обуглилась, жаркие угольки посыпались вниз – паруса еще не успели промокнуть и занялись пламенем, огонь разгорался все живее. Вниз на деки полетели горящие куски парусины и рей, матросы, вооружившись баграми, спихивали полыхающие обломки за борт, бормотали, что, если пожар перекинется на пороховой погреб – не миновать настоящей беды.

Первым каплям дождя почти обрадовались, гроза прекратилась, но дождь хлестал немилосердно, палубу засыпало крупным градом. Куски льда сперва были размером с грецкий орех. Они больно лупили по спине и плечам, приходилось спотыкаться на каждом шагу. Канаты, которыми был закреплен груз, не выдержали новой нагрузки и стали лопаться, первыми с места сорвались бочки с водой, ромом и уксусом. Они с визгом пронеслись через палубу и расшиблись в щепки о противоположный борт! За ними последовали запасные снасти, шлюпку какого-то несчастного, унесенного волной, безуспешно пытались выловить из воды и поднять на борт, а его крики терялись в рокоте моря и ветра. Внизу глухо ухнуло – прокатывались с борта на борт сорвавшиеся с места пушечные ядра, а затем сами пушки.