Джеймс Купер - Два адмирала
— Слышите ли, Гринли? — заметил сэр Джервез. — А между тем нельзя и думать, чтобы вы были в заблуждении.
— Конечно, так, сэр. Я и другой офицер, до сих пор служащий во флоте, присутствовали при бракосочетании полковника Блюуатера. Этот — другой свидетель — капитан Блекли; мне известно также, что священник, который сочетал их браком, и теперь еще жив.
— Это меня весьма удивляет! Брат мой горячо любил Агнес Гедуортс, но бедность была препятствием к их соединению; оба они умерли в самых цветущих летах, не успев умилостивить дядю.
— В этом-то вы и ошибаетесь, адмирал Блюуатер. Агнес Гедуортс была женой вашего брата.
Шум, происшедший в комнате, прервал разговор их, и они увидели Вичерли и Милдред, подбирающих куски клетки, которую нечаянно уронила миссис Доттон. Этим маленьким несчастьем она, по-видимому, была сильно встревожена, ибо упала на стул бледная и трепещущая.
— Выпейте скорее, моя бедная миссис Доттон, стакан воды, — сказал сэр Джервез, подходя к ней с истинным добродушием, — ваши нервы последнее время много пострадали, иначе такая малость не могла бы так сильно на вас подействовать.
— Это не она! — воскликнула миссис Доттон сиплым голосом. — Это не она! О, наконец, настала страшная минута. Благодарю Тебя, Всемогущий Боже, из глубины души, что Ты сподобил меня встретить ее без стыда и срама!
Последние слова она произнесла на коленях, воздев руки к небу.
— Матушка! Милая, бесценная матушка! — воскликнула Милдред, упав к ней на грудь. — Что хотите сказать вы? Какое новое несчастье постигло нас?
— Матушка! Да, ты мое дитя, Милли, ты всегда останешься моей! Этого мучения я более всего страшилась; но что такое все узы крови в сравнении с любовью, с попечительностью, заботливостью матери? Если я и не носила тебя у своего сердца, то и родная мать не могла бы любить тебя более моего или с большей готовностью пожертвовать самой жизнью для твоего счастья.
— Горе и несчастье сильно расстроили ее, господа, — сказала Милдред, с нежностью высвобождаясь из объятий матери и помогая ей встать. — Несколько минут отдыха, и она снова поправится.
— Нет, душа моя, надо теперь… т е п е р ь… После того, что я сейчас слышала, непростительно было не открыть теперь же тайны. Так ли я поняла вас, господин капитан? Вы сказали, что вы присутствовали при бракосочетании Агнес Гедуортс и брата адмирала Блюуатера?
— В справедливости этих слов нельзя сомневаться, миссис. Я и другие могут это засвидетельствовать. Свадьба была в Лондоне летом 1725 года, когда Блекли и я приехали из Портсмута в отпуск. Полковник Блюуатер просил нас присутствовать при обряде с условием сохранить тайну.
— А летом 1726 года Агнес Гедуортс умерла в моем доме на моих руках спустя час после рождения этого милого, драгоценного дитяти — Милдред Доттон, как ее всегда называли, — Милдред Блюуатер — как бы должно было ее называть.
Напрасно говорить об удивлении всех присутствовавших или радости, с которой Блюуатер и Вичерли выслушали эту необыкновенную новость. Милдред испустила крик отчаяния и бросилась на шею миссис Доттон, судорожно обвивая ее своими руками, будто сопротивляясь разрыву связи, столь долго их соединявшей. После долгого рыдания самые нежные утешения, наконец, успокоили бедную девушку, так что она была уже в состоянии выслушать дальнейшие объяснения. Они были так просты и ясны, что в соединении с другими доказательствами не оставили ни малейшего сомнения в справедливости всего этого дела.
Мисс Гедуортс познакомилась с миссис Доттон, когда последняя была еще в доме своего благодетеля. Спустя один или два года после замужества миссис Доттон, в то время, когда муж ее был в дальней командировке, Агнес Гедуортс, находясь в самом критическом положении, убедительно просила у нее убежища в ее доме. Подобно всем, знавшим ее, и миссис Доттон любила и уважала ее, но преграда, поставленная между ними самим рождением, не могла поселить в них доверенности и откровенности. Первая в продолжение немногих дней, которые провела у своей скромной подруги, вела себя со спокойным достоинством женщины, не знавшей за собой никакой вины; другая же не в состоянии была сделать нескромного вопроса. Скоро наступили роды; ужасные страдания несчастной Агнес не позволили сделать никакого объяснения, и через час миссис Доттон увидела себя одну с дитятей подле трупа своей подруги. Мисс Гедуортс пришла к ней без прислуги под чужим именем. Эти обстоятельства заставили миссис Доттон опасаться дурных последствий, и потому она стала действовать с величайшей осторожностью. Тело усопшей было отправлено в Лондон, а к дяде ее послано письмо с известием, где найти его, и с указанием, куда обратиться, если бы он пожелал ближе узнать обстоятельства смерти своей племянницы. Миссис Доттон узнала, что тело было предано земле обыкновенным порядком; запросов же к ней никаких не было.
Миссис Доттон была матерью трехмесячной дочери, когда смерть Агнес оставила на ее руках осиротелого ребенка. Спустя недель пять дочь ее умерла; напрасно ожидая несколько месяцев каких-нибудь известий от фамилии Гедуортс, она окрестила оставшееся в живых дитя именем, которое носила ее родная дочь, и скоро полюбила его, как свое собственное. Таким образом прошли три года, и приблизилось время возвращения ее мужа из Ост-Индии. Чтобы скорее встретить его, миссис Доттон переехала в приморский порт и в то же время переменила свою прислугу. Это сделало ее, хотя и случайно, но, как она впоследствии думала, к большому счастью, полной обладательницей тайны рождения Милдред; при всем том первоначальное ее намерение было сообщить все без утайки своему мужу. Но он вернулся совершенно переменившимся, человеком зверского обращения, холодных чувств и преданный пьянству. Между тем миссис Доттон уже слишком привязалась к этому ребенку, чтобы подвергнуть его своенравным причудам такого человека, каков был ее муж; и Милдред взросла в цвете красоты и здоровья, как родная дочь своих названных родителей.
Все это рассказала миссис Доттон коротко и ясно. Блюуатер имел еще довольно силы, чтобы схватить Милдред в свои объятия и осыпать поцелуями ее бледные щеки, призывая на нее благословение Божье самыми жаркими молитвами.
— Чувства не изменили мне, — сказал он. — Я полюбил тебя, друг мой, с первой встречи! У сэра Джервеза Океса хранится завещание, которое я сделал до нашего отплытия в последнее крейсерство и в котором я отказал тебе все свое состояние до последней копейки. Господин Атвуд, достаньте это завещание и сделайте в нем прибавление, в котором объясните это новое открытие и вторично укрепите его, но не трогайте в нем ничего, — оно было сделано по какому-то сердечному расположению.
