Луи Жаколио - Грабители морей
Едва раздался этот условный сигнал розольфцев, как адмирал и его собеседники увидали, что адмиральский секретарь принялся наклоняться с балкона во все стороны, вглядываясь в темноту, и затем ответил точно таким же криком.
Впечатление, произведенное этим на Коллингвуда, было так сильно, что он едва не упал на пол. Надод поддержал его, Пеггам стал мочить ему водою виски, лоб и затылок.
Понемногу кровь отлила от головы адмирала, и он пробормотал несколько слов, доказавших, что он понял смысл опыта, хотя впрочем еще не угадал всей истины.
— О, небо! — вскричал он. — Это розольфский шпион! Но почему же он не зарезал меня во сне? Ведь ему для этого раз двадцать представлялся удобный случай.
— Эти люди, милорд, не убивают своими руками, как вы. Да, наконец, я ведь уж вам говорил, что они желают взять нас живыми.
— Кто же этот человек, так ловко вкравшийся ко мне в доверие? Мне хочется знать. По всему видно, что он незаурядный авантюрист: его разговор, манеры, наконец, обширные сведения обнаруживают в нем человека выдающегося.
— Мне, как только я его увидел, показалось, что я его знал когда-то прежде, — заметил Надод.
— Как вы оба недогадливы, и как бы он обоих вас далеко завел, не случись тут старика Пеггама! Только, милорд, вы уж, пожалуйста, будьте тверды… Я знаю, вы человек впечатлительный.
— Не беспокойтесь, главный удар уже нанесен. Теперь меня ничто не удивит… Как, прожить полгода под одной кровлей со шпионом!
— Нет, он не шпион, — возразил Пеггам. — Он трудился для самого себя. Ведь он — вы знаете кто? Сам Фредерик Биорн, герцог Норрландский!
Коллингвуд и Надод разом вскрикнули.
Если бы весь дом обрушился на них, они были бы удивлены не так сильно.
— Не может быть! — сказал Надод, когда прошла первая, самая тяжелая минута. — Я жил с ним на «Ральфе», я бы непременно узнал его. Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды.
— Как ты наивен, бедный мой Надод! Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды, а новый герцог Норрландский выкрасился и отпустил бороду, вот и все. Неужели он, не переменив своей наружности, бросился бы в самую пасть льва? Нет, господа, он не настолько глуп…
— Теперь я понимаю, отчего он произвел на меня такое странное впечатление, когда увидал его сегодня вечером.
— Я его прежде видел лишь мельком в Розольфсе, — сказал Коллингвуд. — Какой, однако, энергичный, решительный человек! И какой храбрец: нисколько не щадит своей жизни… Если бы я узнал его на корабле, давно бы уже его съели акулы.
— Да, он человек необыкновенный, и служат ему люди тоже необыкновенные… При этом еще он и деньги огребает лопатой… Ну-с, господа, вы теперь сами видите, что бы вы без меня стали делать?
— Что же мы ждем? — спросил адмирал, заботившийся прежде всего о своей собственной безопасности. — Надо его поскорее схватить.
— Покуда опасности еще нет, — отвечал Пеггам. — Я вам уже сказал, что ничего не предпримем до прибытия ко мне гонца, которого я жду.
— А если он скорее даст себя убить? — заметил Надод.
— Ты больше никто, как простой рубака, Надод, — презрительно оборвал его нотариус. — Ты годишься в атаманы вооруженной шайки, но я никогда не поручал тебе обязанностей по высшей политике… Впрочем, господа, если у вас есть свой собственный план…
— Ах, нет, нет! — ужаснулся Коллингвуд. — Не слушайте его, Пеггам, пожалуйста, не слушайте!
Странное дело, этот человек был очень храбр на борту корабля, но на земле становился необыкновенно труслив. Оставшись с ним наедине, Фредерик Биорн мог бы заставить его на коленях просить прощения.
Происходило это оттого, что адмирал почти постоянно видел перед собою, в кровавом облаке, семь призраков с Лофоденских островов.
— Да, господа, — повторил нотариус, — что бы вы без меня стали делать?
— Как вам удалось все это открыть? — спросил Коллингвуд.
— Очень просто, — отвечал бандит, любивший поболтать, как все старики.
— Я знал, что герцог Норрландский ни за что не оставит нас в покое, поэтому отправил дюжину лучших своих шпионов следить за ним, а потом и сам уехал в Лондон, поручив контору своему старшему клерку Ольдгаму…
— Он теперь в Лондоне, — перебил Надод.
— Знаю, что в Лондоне. Он заболел бы, если я не дал ему отпуска и не позволил напечатать его «Путешествие в Океанию» с примечанием от мистера Фортескью, его тестя… Вот два дурака-то! Благодаря своей близорукости и тем фокусам, которые с ним сыграли в Норрланде, он воображает, что прожил три месяца в палатке у канаков. Лапландских собак он принял за туземных малорослых лошадей, оленей за быков, пастухов за каннибалов. Его заставляли, под угрозой смерти, есть жареного козленка, уверяя, что это мясо пленного американца, изжаренного на вертеле, и многое другое в этом роде… Да, бишь, на чем я остановился?
— Вы рассказывали, как вы…
— Да, помню, помню… И зачем этот Надод все перебивает меня? Так вот, господа, я приехал в Лондон, где мог жить совершенно незаметно, так как никто из розольфцев меня не знал в лицо. О подробностях я распространяться не буду. Словом, я целый год следил за розольфцами, и ни одно из их действий от меня не укрылось, не исключая самой последней их махинации. Когда я выследил троих розольфцев, явившихся к дому милорда караулить Надода при его выходе оттуда, я спрятался в боковой переулок и вдруг услыхал крик снеговой совы, раздавшийся как раз со стороны отеля. Это был сигнал, на который розольфцы отвечали точно таким же криком. Дверь отеля отворилась, и из нее вышел какой-то молодой человек, которого розольфцы сейчас же узнали. Я притаил дыхание и слушал. Молодой человек был ваш секретарь — иначе герцог Норрландский. Он сообщил своим слугам содержание письма, посланного мною лорду Эксмуту, и тут же было решено между ними одним ударом избавить мир от трех зловредных бандитов — то есть от вас, милорд Коллингвуд, от тебя, Надод, и от меня недостойного. Герцог Норрландский послал за своими людьми, которые должны были внезапно войти в эту дверь, и Фредерик Биорн сказал бы нам: «Сдавайтесь или вы погибли!»
Коллингвуд невольно вздрогнул, но сейчас же улыбнулся.
— Вам это кажется забавным, милорд? — не мог удержать своего удивления Пеггам.
— Нисколько. Но у меня тоже есть кое-что сообщить вам, когда вы кончите свой рассказ, — отвечал адмирал.
— Мне осталось досказать немного. О прибытии розольфцев предполагалось известить Фредерика Биорна уже известным вам сигналом; тогда ваш секретарь сошел бы вниз, отпер бы дверь и впустил бы заговорщиков. Кончилось бы тем, что нас схватили бы. Для отклонения этой беды я принял вот какие меры. В Саутварк я отправил нарочного, лучшего скорохода во всей Англии, поручив ему подсмотреть, когда выступят розольфцы, и немедленно бежать ко мне с донесением. Он должен опередить их минут на двадцать. Со своей стороны я собрал двадцать пять самых решительных молодцов и велел им стоять здесь поблизости, чтобы быть готовыми явиться по первому вашему требованию. Мак-Грегора нужно обо всем известить, чтобы он покрепче запер входную дверь, как только герцог Норрландский введет в дом своих людей. Таким образом они очутятся в мышеловке… Вот все, что я имел сообщить вам, милорд. Позвольте теперь узнать то, что вы со своей стороны хотели сказать мне. Тогда уж я вам сообщу и дальнейшие свои планы.
