Константин Бадигин - Путь на Грумант
Обманчива погода в Арктике. Только что держался штиль, — и вот уже ветер, и все сразу изменялось. Навалил густой туман, он покрыл и суда, и море, и берег…
Кораблю, ставшему возле «Клайда», тоже не везло в промысле: время было возвращаться домой, а в трюмах ни одной бочки жира. Он пришел в залив еще раньше Смайльса, но не заметил китов, которые теперь попали в руки конкурента. И капитан решил поправить положение иначе — за счет своего соотечественника.
Между полуночью и четырьмя утра, сон особенно крепок, и вахтенный на «Клайде» не слыхал, как из тумана послышались мерные всплески весел, приглушенные голоса. Он не слыхал, как тихо пристала чья-то шлюпка. Вот кто-то, ухватившись за канат, взобрался на борт и крадется между бочками и ящиками… Удар дубовой вымбовкой[49] — и оглушенный вахтенный мешком свалился на палубу.
— Готово, начинай, ребята, — тихо сказал чужак, перегнувшись через борт.
Из тумана возникло еще несколько шлюпок. Пока внизу рубили тросы и отводили китов и гребные боты, человек на палубе перепилил ножовкой якорные канаты. Затем он позвал на помощь еще двоих и спихнул с кормы корабельный руль.
(Смайльс предусмотрительно вынул руль из петель, боясь, что его может повредить внезапно появившийся лед).
— Пусть зимуют! — Злорадно рассмеявшись, «китобои» спустились в ожидавшую их шлюпку.
И опять все тихо. Лишившись якорей, «Клайд» попал во власть течения и медленно втягивался в узкий пролив… Туман, туман…
Около шести утра Смайльс, зябко поеживаясь, вышел на палубу, чтобы позвать вахтенного растопить камелек, увидел туман, он всполошился.
— Лед где-то близко… Эй, вахтенный! Д'Онейль! Никто не отозвался.
— Д'Онейль!.. Да он спит, негодяй. Выходит так: держать собаку, а лаять самому, — заворчал капитан, споткнувшись о вытянутые ноги.
Матрос с трудом поднял голову.
— Я… меня…
Почувствовав неладное, Смайльс бросился к борту: ни китов, ни шлюпок — пусто. Не веря глазам, он перебежал на другой борт — и там ничего не было. На носу Смайльс столкнулся с боцманом.
— Якорные канаты перерезаны, сэр, нас несет течением. Смайльс понял все.
— Мы ограблены! Звать всех на палубу! Приготовить запасной якорь, проверить глубину… Поставить на место руль, — отрывисто командовал он.
Небольшой запасной якорь не смог задержать судна. Матросы и каторжники стали сколачивать плот. Течение продолжало нести корабль. Вот «Клайд» встряхнуло, словно днище задело о камень. Вот еще толчок, еще один… Что это? Льды, скалы, отмель? Туман…
Несколько минут прошло спокойно. Но вот сильный удар потряс весь корпус, и судно, наклонившись на правый борт, резко остановилось.
— Мы тонем, капитан! — метался от матросов к Смайльсу полицейский чиновник.
— Нет, начинаем зимовку.
— Здесь?
— Да. Видите, в тумане чернеют скалы. Пока льды не отнесли корабль в море, будем выгружать на берег все, что успеем.
— Вот так штука! Значит, и я остаюсь со своим сбродом на этом проклятом острове… Черт знает, что такое!
Капитан уже не слушал его. Он приказал быстрее заканчивать плот, завезти канат на берег, начинать выгрузку. Другого выхода не было.
Вскоре Смайльса опять задержал чиновник. Он заметно повеселел, в руках у него была книга.
— Не все пропало, капитан! Я так рад, что мне пришло в голову приобрести в Лондоне эту замечательную книгу. Теперь мы можем зимовать. Это даже интересно.
— Что за книга, Топгам?
— «Жизнь и замечательные приключения Робинзона Крузо на необитаемом острове», — торжественно ответил полицейский.
Капитан с недоумением посмотрел на ликовавшего чиновника.
— Дорогой Топгам, — перелистывая страницы, начал Смайльс, — четверть века назад и я зачитывался этой книгой, но… что вы хотите с ней делать здесь?
— Это достовернейший случай, — горячился чиновник. — Александр Селькирк, англичанин, прожил в одиночестве больше четырех лет… Четыре года на необитаемом острове! Здесь описано с мельчайшими подробностями множество приключений. Его богатый опыт незаменим для нас.
Смайльс слабо улыбнулся.
— Александр Селькирк жил там, где сама природа помогала ему. Мы будем зимовать на острове, покрытом вечными льдами… Простите, Топгам, мне необходимо заняться делами, — и он вернул книгу.
Разгрузка судна быстро подвигалась. Плот то и дело отходил от борта «Клайда». Ящики, мешки, тюки, свертки грудами лежали на берегу.
Но вот юго-западный ветер разогнал туман.
Перед глазами англичан открылся большой пролив, забитый с юга льдами.
Мощные ледяные поля надвигались на судно. Через несколько часов лед столкнул корабль с мели. Треща и содрогаясь, корпус пополз по каменистому дну…
Весь экипаж уже хлопотал на берегу, перетаскивая груз к видневшейся вдали избушке, у которой высился тяжелый русский крест. А «Клайд» встретил на своем последнем пути подводную скалу: круша дерево, льды расплющили застрявший корабль и двигались дальше, унося с собой обломки.
Глава двадцать восьмая
ЛАГЕРЬ ОБРЕЧЕННЫХ
Когда матрос описывал гибель «Клайда», Иван Химков спросил его:
— А зачем вы корабль в море бросили? Почему на берег не вытащили?
— Не мешай, Ванюха, — строго остановил сына Алексей. И, пока Чемберс собирался с мыслями, пояснил: — Заморское судно не лодья, на берег, хоть какой, ему хода нет. Востродонное судно разве вытащить?
Да, да, — прислушавшись к словам Химкова, согласился Чемберс. — Англичане никогда не хранят своя суда на берегу.
Матрос заканчивал свое скорбное повествование:
— Из экипажа нас трое осталось — мы да боцман — остальных похоронили. Несколько дней назад скончался наш капитан… Из преступников умерло четверо. О, это нехорошие люди. После смерти капитана хозяином на зимовке стал чиновник. Он заодно с преступниками. И боцман тоже.
Поморы давно догадались, что англичане наткнулись на их прежнюю избушку, и думали, как быть, чем помочь людям.
Русские поморы всегда славились честностью, гостеприимством и отзывчивостью в беде.
Каждый, нуждавшийся в крове, огне и пище, мог рассчитывать, что с ним поделятся последним.
Двери домов в поморских деревнях никогда не запирались. Даже в отсутствие хозяев путник мог зайти в избу, растопить печь и утолить голод. Зверобои зачастую оставляли на пустынном берегу на долгое время лодку, снасть, промысел. Стоило воткнуть около оставленного шест, в знак того, что это имущество еще понадобится хозяину, и никто не прикоснется к нему пальцем. Прибывших с попутным ветром на севере называли «ветреными гостями» и всегда радушно встречали.
