Джеймс Купер - Два адмирала
— Наш завтрак готов, сэр Жерви, — сказал Галлейго, подходя к главнокомандующему. — Мне нужно только знать, ваша милость, когда прикажете подавать на стол?
— Подавай сейчас, мой друг! Пойдемте, Гринли, пойдемте Вичекомб, мы последние завтракаем, не будем, по крайней мере, последними на своих местах.
Завтрак прошел весьма спокойно; все трое ели, будто в виду у них не было ничего важного. Перед концом завтрака сэр Джервез наклонился вперед и посмотрел в один из наветренных портов каюты. В ту же минуту невыразимое удовольствие блеснуло в лице его.
— А, наконец-то, Блюуатер сделал нам сигнал! — сказал он. — Значит, он имеет намерение вступить с нами в сношения. Бонтинг, что говорит контр-адмирал?
— Честное слово, сэр Джервез, я решительно не понимаю его сигналов, хотя и различаю все флаги, — отвечал смущенный сигнальный офицер. — Не потрудитесь ли вы сами, сэр, справиться с сигнальной книгой. Номер сто сороковой.
— Сто сороковой! Это что-то о бросании якоря! Да, точно, вот оно: «Мы не можем бросить якоря, потому что потеряли две кабельтовы». Кой черт просит его бросать якорь?
— В том-то и дело, сэр. Вероятно, сигнальный офицер «Цезаря» перемешал флаги; хотя между нами и порядочное расстояние, но с помощью труб мы видим очень хорошо и потому не можем ошибаться.
— Не прибегнул ли Блюуатер к частному телеграфу, сэр? — спокойно заметил Гринли.
Услышав это, главнокомандующий пришел в большое замешательство; лицо его сперва побагровело, потом побледнело, будто он переносил жестокие боли. Вичерли тотчас же заметил это и осведомился, не дурно ли ему.
— Благодарю вас, молодой человек, — отвечал вице-адмирал, печально улыбаясь. — Я чувствую уже облегчение. Господин Бонтинг, сделайте одолжение, поднимитесь наверх и посмотрите хорошенько, не развевается ли на «Цезаре» коротенький красный вымпел, футов на десять или на двенадцать выше большого флага. Ну, выпьем, Гринли, еще по чашке чаю, ведь у нас пока довольно свободного времени.
За сим последовало краткое молчание, пока не воротился Бонтинг с известием, что вымпел, действительно поднят на «Цезаре», как говорил адмирал, и что он не заметил его потому, что смешивал с королевским. Этот маленький красный вымпел означал, что контр-адмирал желает вести частные переговоры с сэром Джервезом. Переговоры эти велись очень часто между нашими друзьями по системе, придуманной самим Блюуатером и состоящей в том, что он, употребляя обыкновенные сигналы, мог переговорить с сэром Джервезом так, что ни один капитан, даже сигнальный офицер, не мог знать смысла их. Короче, не прибегая к каким-нибудь новым флагам, но изменив только номера старых по особо составленному журналу, наши адмиралы могли вести между собой какой угодно было разговор. Сэр Джервез, заметив номер поднятого сигнала, приказал Бонтингу поднять ответный флаг с подобным же сверху вымпелом и продолжать то же самое до тех пор, пока контр-адмирал не прекратит своих сигналов, которые тотчас пересылать вниз, как только они будут получаемы. Когда Бонтинг вышел, вице-адмирал отпер свой письменный стол и вынул маленький словарь, который положил подле себя. Вскоре за сим сигнальщик начал приносить ему написанные на кусочках бумаги номера сигналов, поднимаемых на «Цезаре»; наконец, явился и сам Бонтинг с донесением, что переговоры прекратились.
Тогда сэр Джервез начал отыскивать по номерам все слова и записывать их карандашом на бумаге, пока не прочел: «Ради Бога, не делай мне никаких сигналов и не начинай сражения». Но едва он успел прочитать это, как в ту же минуту изорвал бумажку в мелкие клочки, положил на свое место словарь и, обратившись со спокойной решимостью к Гринли, приказал ему бить тревогу, как скоро Бонтинг поднимет тот же сигнал всем судам. Тогда все находившиеся в каюте, кроме вице-адмирала, вышли наверх, а боулдеросцы принялись убирать стол и другие вещи. Суета слуг сильно досаждала сэру Джервезу, и он вышел в большую каюту, где и начал расхаживать своим обыкновенным образом, когда задумывался о чем-нибудь важном.
Может быть, задумчивость сэра Джервеза продолжалась бы очень долго, если бы внезапный выстрел не обратил его внимания на сцену, которая происходила перед ним.
— Это что? — поспешно спросил он. — Не делает ли Блюуатер новых сигналов?
— Никак нет, сэр, — ответил четвертый лейтенант, выглянув в подветренный порт. — Это французы стреляют, будто спрашивая вас, отчего мы не спускаемся к ним.
Слова эти еще не были окончены, как вице-адмирал был уже на квартердеке; через минуту он очутился уже на юте. Там он нашел Гринли, Вичерли и Бонтинга, рассматривавших красивую линию неприятеля.
— Граф Вервильен, кажется, с нетерпением желает загладить свою вчерашнюю неудачу, — заметил первый из них, — что ясно говорят его приглашения нам спуститься поближе к его флоту. Я уверен, что это разбудит адмирала Блюуатера.
— Клянусь небом, он держит круче и идет к северо-западу! — воскликнул сэр Джервез, невольное удивление которого заставило забыть на минуту свою осторожность. — Хотя это движение и необычайно в настоящее время, но посмотрите, в каком чудном порядке он держит свои суда!
Действительно, надо было удивляться стройности, с какой суда Блюуатера подвигались вперед. Вся эскадра его вдруг придержала круче к ветру в сомкнутой линии. Так как решительно никто не сомневался в верноподданстве контр-адмирала и так как храбрость его была уже не раз испытана на деле, то всеобщее мнение было таково, что движение его судов имело какую-нибудь связь с непонятными переговорами, недавно происходившими между адмиралами.
Казалось, однако, что граф Вервильен сильно опасается повторения сцены прошедшего дня, потому что, как скоро он заметил, что английский арьергард придержал круто к ветру, пять передовых судов его, огибая свою линию, двинулись вперед, будто для того, чтобы встретить неприятельскую эскадру, между тем как остальные пять, включая сюда и «Громовержца», с марселями, положенными обстеньг, ожидали ее приближения. Сэр Джервез не мог далее сносить этого. Он решился, если только возможно принудить Блюуатера к какому-нибудь участию в деле, начать атаку и приказал «Плантагенету» наполнить паруса. Ведя свои суда, он немедленно поворотил через фордевинд и пошел к арьергарду французов под легкими парусами в бакштаг, дабы не подвергнуться продольным выстрелам неприятеля.
Следующая затем четверть часа прошла для обеих сторон в томительных ожиданиях; эти немногие минуты имели следствием весьма важные перемены, хотя в течение их и не было сделано ни одного выстрела. Когда Вервильен заметил, что англичане решились подойти к нему, он отдал приказание своей эскадре спуститься на фордевинд под марселями, начиная с заднего судна, что совершенно изменило порядок его линии и поставило «Громовержца» в арьергард, то есть ближе к неприятелю. Когда это было выполнено, граф приказал поставить все свои марселя на эзельгофты. Нельзя было не понять, к чему клонилось такое движение. Это был прямой вызов сэру Джервезу подойти борт к борту, тем более, что, спустившись на фордевинд, граф успел устранить от своей эскадры опасные продольные выстрелы. Главнокомандующий английского флота был не из тех людей, которые пренебрегли бы таким явным вызовом; сделав несколько сигналов, дабы ознакомить своих капитанов с тем образом атаки, которую он намерен вести, он поставил фок и грот-марсели и взял ветер прямо через гакаборт. Суда его следовали за всеми его движениями с точностью часового механизма; и никто уже не сомневался, что образ атаки определен на весь день.
