Александр Чернобровкин - Морской лорд. Том 1
Поздоровавшись, я сразу перешел к делу, используя валлийские слова, подсказанные Йоро:
– Мне нужно ложе для арбалета. Сделаешь?
– Сделаю, – сразу согласился Гетен.
– Я заплачу тебе рыбой, – показав на треску в корзине Вилли и десять пальцев, добавил: – Десять рыбин. Согласен?
– А где ты возьмешь ее? – насмешливо спросил Гетен.
– В море, – ответил я с улыбкой. – Или куплю у Вилли.
Гетен не поверил, что я смогу поймать треску в море. А зря. Одно время я работал на линии Архангельск-Калининград, возил лес на целлюлозно-бумажные комбинаты. Маршрут пролегал по Белому морю до Беломорска, дальше по внутренним водным путям до Ленинграда (позже Санкт-Петербург), а потом по Балтийскому морю. Из Питера выходили рано утром и примерно через сутки оказывались возле острова Сааремаа. Там ложились в дрейф над песчаной банкой и начинали ловить треску. Орудием лова был десятисантиметровый отрезок оцинкованной трубки диаметром пара сантиметров. Такие трубки раньше были на спинках кроватей. Ее заливали свинцом, чтобы стала тяжелее, быстрее погружалась, к нижнему концу крепили большущий крючок-тройник, а к верхнему – толстую леску. Когда я первый раз увидел эту «блесну», не поверил, что на нее хоть что-то поймается, кроме утонувшего башмака. Я жестоко ошибался. Опускаешь эту штукенцию на дно, потом дергаешь вверх два-три раза – и вытаскиваешь поймавшуюся треску. У этой рыбы голова занимает треть ее, а пасть такая широкая, что кулак пролезает свободно. За пару часов человек семь рыбаков натаскивали трески столько, что вся кормовая палуба была покрыта ее. После рыбалки указательный палец на правой руке, по которому скользила леска во время лова, долго зудел. Если в экипаже были питерцы, они забирали печень и консервировали ее в стеклянных банках, а карелы и вепсы солили выпотрошенную треску в бочках и на обратном пути отвозили домой. Первый день весь экипаж ел треску в неограниченном количестве. На второй она становилась невкусной.
Мы ударили с Гетеном по рукам в прямом и переносном смысле слова, и я начертил прутиком в двух проекциях в масштабе один к одному, что мне надо.
– Для арбалета? – просил по-валлийски Вилли.
– Да, – ответил я на английском.
Вилли меня понял, спросил удивленно:
– Откуда ты знаешь наш язык?
– Купец-сакс научил, – ответил я.
– А зачем тебе арбалет? – спросил Вилли.
– Охотиться буду, – нашелся я.
– Если поймают в лесу во время охоты, выколют глаза, – предупредил сакс.
Теперь понятно, почему валлийцы недолюбливают англосаксов.
– А кто поймает? – насмешливо спросил я.
Гетену мой ответ понравился.
– Дня за три сделаю, – сказал он, сняв прутиками разной длины размеры с моего чертежа на земле.
– Мне еще потребуются древки для болтов, три десятка, – сказал я и нарисовал, какой они должны быть длины, как утолщаться к хвосту, какой должен быть хвостовик под гайку.
– Еще дня два работы, – подумав, сказал Гетен.
– И еще пять рыб, – предложил я.
Мы опять ударили по рукам, и я пошел в кузницу.
Йоро работал мехами, раздувая пламя в горне. Там среди кусков древесного угля нагревался клинок от меча длиной около метра и шириной сантиметров десять.
– Не жалко? – поинтересовался я.
– Мне он больше не нужен: ни сыновей, ни внуков не осталось, – ответил Йоро. – Здесь его никто не купит, а в город отвезти некому.
– Ты не сделаешь мне прямо сейчас два крючка-тройника? – спросил я. – За каждый получишь по две трески.
– Сделаю, – усмехнувшись, согласился кузнец.
Мне кажется, я становлюсь для него забавным развлечением. В его монотонной жизни появилось разнообразие, причем доходное. Я нарисовал, что мне нужно. Размер уменьшил, чтобы железо сэкономить. Он взял кусок уже готовой проволоки и примерно за час сделал то, что я заказал. Пока Йоро работал, я раздувал меха, чтобы сталь не остыла. С перерывами. Кузнец бросал взгляд на металл в горне и говорил, чтобы я остановился. Через несколько минут предлагал возобновить. Закалив крючки, он спросил:
– Отпускать будем?
Изделие надо еще раз нагреть и дать ему медленно остыть, чтобы снять внутреннее напряжение.
– Конечно, – ответил я. – Завтра зайду и заберу.
Вернувшись домой (быстро я обжился!), застал Фион во дворе. Она рубила на дубовой колоде хворост, большая охапка которого лежала возле сарая. Как понимаю, хворост принесли из леса ее мать и сестры, поэтому их и не было дома. Увидев меня, Фион сразу вытерла пот со лба и поправила волосы. Я забрал у нее топор. Был он маловат, наверное, сделан для женщин, но рубил хорошо. Впрочем, на сухие нетолстые ветки чего-то супер хорошего и не надо. Я заканчивал работу, когда из дома вышла теща и что-то сказала своей старшей дочери. Если не ошибаюсь, позвала обедать. Что и подтвердила Фион жестами. Я попросил ее несколько раз произнести фразу «Иди кушать». Эту фразу в любом языке надо вызубривать в первую очередь. И еще слово «дай».
На столе стояла глубокая миска с чем-то напоминающим гуляш, только вместо мяса была рыба. Подозреваю, что треска. Рядом лежала большая лепешка, еще теплая, и стояла чашка с простоквашей. Ни ложки, ни вилки не было. Пришлось вместо ложки использовать куски лепешки. Женщин за стол не приглашал. Не поймут: им по уставу пока не положено есть вместе с мужчинами. Любезность им можно оказать, только поев быстро, пока они слюной не захлебнулись.
После обеда я первым делом изготовил деревянную ложку. Получилась она у меня не ахти, но в любом случае будет лучше кусков лепешки. Потом занялся шлюпкой. Она рассохлась. Надо законопатить и просмолить. И потребуются две жерди на мачту и гик, материя на парус и метра четыре прочной веревки.
Из дома вышла сытая и улыбающаяся Фион. Я показал ей, что мне нужны смола, пенька и киянка – деревянный молоток. Она закивала головой: мол, всё это есть. Вскоре вынесла из сарая большой пук серо-коричневой кудели, большой глиняный щербатый горшок со смолой, киянку и деревянное долото. Видимо, в сарае она потеряла улыбку и хорошее настроение, потому что смотрела на меня испуганно. Я кивком головы спросил: в чем дело? Фион сразу потупилась и, ничего не сказав, убежала в дом. Испугалась, что утону? Наверное, буду не первым, кого в их семье постигла такая участь.
Часа два или больше я конопатил щели. Последний раз занимался этим в мореходке. Был у нас блатной наряд – дежурство на лодочной станции. Вдвоем уходили туда на сутки, взяв сухой паек. Обычно прихватывали с камбуза еще килограмм пять картошки и покупали в магазине пару пузырей портвейна «Приморский» – по курсантской классификации «ПП (Пэ-Пэ)» или «Пал Палыч». Приходили на лодочную станцию вечером, принимали ее на ночь у боцмана и, когда он уходил, закрывали ворота за висячий замок. В спокойно обстановке, вдалеке от проверяющих, жарили картошку и уплетали ее под дешевое вино, перемежая процесс разговорами за жизнь. Утром боцман будил нас и поручал какую-нибудь работу. Один раз мне пришлось конопатить шестнадцативесельный ял. От форштевня и до конца наряда.
