Джеймс Купер - Два адмирала

— Да, и виргинец, сэр, возгордился этим именем. Вы были в колониях и потому, вероятно, знаете, что мы не вполне заслуживаем всего того, в чем нас обвиняют здесь.

— Я знаю это очень хорошо, мой благородный молодой человек, и не раз говорил об этом сам нашему королю. Но не думайте более об этом. Если ваш покойный дядюшка и дал вам случай испытать настоящий Джон-Булизм, то оставил вам за то почетное звание и богатое поместье. Я скажу капитану Гринли, чтоб он дал вам назначение и, надеюсь, что вы не откажетесь со мной обедать. Я не сомневаюсь также, что вы когда-нибудь посетите мое Боулдеро. Теперь пойдем наверх; если вы припомните еще что-нибудь, о чем говорил вам адмирал Блюуатер, то не забудьте, пожалуйста, тотчас же передать это мне.

Вичерли поклонился и оставил каюту, между тем как сэр Джервез присел к письменному столу и написал Гринли записку, в которой просил его позаботиться об удобствах молодого человека. Потом он поднялся снова наверх. Хотя он и старался освободиться от мучительных сомнений, тяготивших его, и казаться спокойным, как приличествовало офицеру, только что совершившему блестящий подвиг, но ему трудно было скрыть удар, который нанесло ему письмо Блюуатера. Сколько ни был он уверен, что наголову разбил бы неприятеля, если б только мог присоединить к себе пять судов арьергарда, но он с радостью отказаться бы от триумфа дальнейшей победы, лишь бы увериться, что его друг открыто не изменит. Трудно ему было свыкнуться с мыслью, что Блюуатер действительно замышляет увести с собой суда, находящиеся под его командой; но он знал, какую обширную власть имел его друг над капитанами, и возможность подобного поступка представлялась ему время от времени с мучительной ясностью. Вспоминая потом искренность и прямодушие Блюуатера, он разуверился насчет его измены и предавался более приятным мыслям. Таким образом, он долго колебался между страхом и надеждой и, наконец, решился отбросить на время все это в сторону и устремить свое внимание на ту часть эскадры, которая была при нем. Едва только он успел прийти к этому мудрому решению, как на юте показались Гринли и Вичерли.

— Душевно радуюсь, что вижу вас, Гринли, голодным, — весело сказал им при встрече сэр Джервез. — Галлейго только что доложил мне о завтраке, а так как мне известно, что ваша каюта после действия артиллерии не приведена еще в должный порядок, то я надеюсь, что вы не откажетесь доставить мне удовольствие вашим обществом. Сэр Вичерли, молодой храбрый виргинец, будет также среди нас.

Оба согласились, и вице-адмирал хотел уже спуститься вниз, как вдруг остановился на трапе юта и сказал:

— Вы, кажется, говорили, сэр Вичерли, что у «Друида» лопнула фок-мачта?

— Точно так, сэр, и, кажется, весьма сильно, у самых чикс. Капитан Блеуэт летел всю ночь, как стрела.

— Да, этот Том Блеуэт жестоко обходится с рангоутом. Он расколол свой фок — и я ему дам заметить, что мне это известно. Бонтинг, подымите «Друиду» сигнал лечь возле приза, когда получите от него ответ, прикажите ему наблюдать за французом и ожидать от меня дальнейших приказаний. Я пошлю его в Плимут переменить фок-мачту и отвести туда призовое судно.

Сказав это, сэр Джервез спустился в свою каюту. Через полчаса все трое собрались вокруг стола так спокойно, как будто в этот день ничего важного не случалось.

Глава XXV

Да, море восхитительно по красоте.

Весьма немногие верили, чтоб сэр Джервез Окес при своем темпераменте мог довольствоваться незначительной победой, одержанной над французами. Так как для более обширного генерального сражения необходимо было прибытие судов Блюуатера, то нетерпеливые моряки со всех судов внимательно принялись обозревать горизонт, особенно к востоку и северо-востоку. Шторм утих около полудня, но ветер продолжал еще дуть с той же силой и по тому же направлению. Волнение уменьшилось, и, по пробитии шести склянок, в положении обоих флотов произошли значительные перемены. О некоторых из них мы считаем нужным здесь рассказать.

Корабли французского адмирала «Громовержец» и «Сципион» присоединились уже к своему флоту, как было сказано выше, и с этой минуты все движения его эскадры должны были соразмеряться с движениями этих двух поврежденных судов. Первое судно могло бы еще удержаться в линии под нижними парусами, если бы шторм продолжался; но последнее неминуемо уклонилось бы под ветер, принуждая таким образом и все остальные суда или придерживаться его пути, или оставить его на произвол судьбы. Граф Вервильен предпочел последнее. Следствием этого было то, что в полдень линия его, все еще растянутая и неправильная, была на целые три мили под ветром английского флота. Сэр Джервез, прежде чем расстояние между ним и неприятелем сделалось слишком велико для наблюдения, успел заметить, что на «Громовержце» готовятся поднять стеньги и нужные реи, а на «Сципионе» временные мачты, хотя волнение и не позволяло еще приняться за эту работу. Он начертал план сражения для приближающейся ночи.

Около полудня все суда сэра Джервеза, по отданному приказанию, переговаривались между собой: не претерпело ли какое-нибудь из них значительных повреждений в последнем сражении. Все ответы вообще были удовлетворительны, исключая ответов одного или двух судов.

В два часа пополудни дул так называемый марсельный ветер; волнение еще не стихло, суда были в бейдевинде, а потому вице-адмирал не находил нужным приказать прибавить парусов. Может быть, это было сделано частью из желания не увеличивать расстояния между своими судами и эскадрой неприятеля, ибо в плане его заключалось, между прочим, и то, чтобы не терять Вервильена из вида в течение дня, дабы, пользуясь ночным мраком, обозреть подробнее его позицию. Между тем, чтоб не терять напрасно времени, он вознамерился сделать своим судам смотр, подобно тому, как генерал заставляет свои батальоны проходить мимо себя и своего штаба, чтобы собственными глазами убедиться в их состоянии.

Отдав капитану Гринли приказания, главнокомандующий спустился в свою каюту, чтобы приготовиться к предстоящему смотру. Явившись снова на ют, он, по всегдашнему своему обыкновению, был в полном мундире, со звездой Бани. Подле него стояли Атвуд и Бонтинг, а сзади боулдеросцы в своих богатых ливреях. Капитан Гринли и первый лейтенант, исполнив свои обязанности, также явились на ют. На другой стороне юта были выстроены гардемарины в три шеренги под командой своих офицеров. В то же время подтянули грот, отдали все стакселя и привели судно круто к ветру, обрасопив грот-марсель об стеньги, причем боцману было приказано держать немного прочь от ветра с той целью, чтобы выиграть впереди себя несколько места и тем продолжить предстоявший смотр. После всех этих приготовлений главнокомандующий ожидал последовательного приближения своих судов, между тем как солнце, скрываясь целые сутки, снова явилось во всем блеске своих ярких, летних лучей, как бы для того, чтобы придать наступающей церемонии более прелести.