Николай Панов - Морские повести
Старший лейтенант Снегирев стоял здесь, заложив руки в карманы, улыбаясь всем своим румяным лицом. Сигнальщики поднимали на фалах разноцветные флажки. Запрокинув внимательное лицо, молодой матрос тянул длинный шнур, и флажок, трепеща под ветром, взлетал к вершине мачты.
— «Ушаков» желает счастливого плавания, товарищ командир, — звонким голосом, покрывая все шумы, докладывал старшина Гордеев. — Повернул на прежний курс.
— Напишите: «Желаю счастливого плавания», — негромко сказал капитан-лейтенант Ларионов.
«Ушаков» желает счастливого плавания.
— «Ушаков»? — подумал Калугин. — Значит, встретили не вражеские корабли, а наш ледокольный пароход, который совсем недавно стоял в базе, принимал грузы для арктического плаванья». Калугин снял с гака запасной бинокль и повел им по горизонту.
Плоское черное облако, как длинный остров, тянулось вдали над волнами. Значит, где-нибудь поблизости должен быть и «Ушаков». Значит, опять напрасная боевая тревога?
Нет, не напрасная… Он вспомнил основное правило боевых походов. Любой встречный корабль считай за врага, пока не даст опознавательных. Будь готов первым открыть огонь по любому встречному кораблю…
Он подошел ближе к машинному телеграфу, где, стоя рядом, тоже глядели в бинокли командир и старший помощник.
— Вот шарахнулись от нас, всеми котлами газанули, — сказал Бубекин.
Калугин смотрел в направлении, куда был устремлен бинокль командира. Наконец, поймал «Ушакова» в двойной круг отливающих радугой линз.
Маленький черный силуэт скользил на горизонте, оставляя за собой узкую дымовую струю. Покачивался на далекой ряби, стал сокращаться, видимо, ложась на новый курс.
«Жаль, что не рассмотрел его, когда был ближе к нам», — подумал Калугин.
Конечно, он пожалел бы об этом еще больше, если бы мог предугадать, при каких трагических обстоятельствах в ближайшее время сплетутся судьбы этих двух кораблей, случайно сошедшихся на океанских путях…
Ларионов опустил бинокль, вложил его в кожаный потертый футляр, повесил за ремешок на тумбу машинного телеграфа.
— Старпом!
— Слушаю, товарищ командир! — отозвался Бубекин.
— Пойду прилягу у штурмана. В случае чего немедленно разбудить.
— В каюту бы пошел, Владимир Михайлович. Что в рубке валяться? — отрывисто сказал Бубекин, вбирая голову в поднятый капюшон.
— Я в штурманской рубке прилягу, — повторил капитан-лейтенант Ларионов.
— Есть, — сказал Бубекин, становясь к машинному телеграфу.
Ларионов сбежал вниз по трапу.
На крыле мостика стоял штурман Исаев.
Он держал в руке блещущий стеклом и никелем секстан. Прильнул правым глазом к его тонкой смотровой трубке, направленной на заходящее солнце. Его губы неслышно шевелились, он что-то быстро записал на бумажке, сбежал по трапу вниз, через минуту снова вернулся на крыло мостика, опять взглянул на солнце в секстан.
Калугин подошел ближе. Ему давно хотелось разговориться со штурманом. Штурманское хозяйство казалось самым романтическим и непонятным на корабле. Например, эти измерения скорости ветра, когда матрос из штурманской боевой части, низко нахлобучив шапку, ухватившись одной рукой за кронштейн, высоко поднимает над головой блестящую вертушку с крутящимися лопастями, ведет по секундомеру отсчеты скорости ветра…
В другой раз Калугин наблюдал, как в туманную, облачную погоду, выйдя на самый нос эсминца, штурман бросил в воду маленькое полешко и взглянул на секундомер…
«Уточняем место по скорости в условиях большого сноса», — отрывисто сказал Исаев, останавливая секундомер в тот момент, когда полешко прошло линию кормового среза.
Сейчас штурман опустил секстан и, вновь сделав на бумажке быструю запись, повернул к Калугину костлявое лицо с большими обветренными губами.
— Вот ухватился за светило, уточнил место корабля… Смотрели когда-нибудь в секстан?
— Не приходилось, — признался Калугин.
— Желаете взглянуть? — Он протянул Калугину секстан. — За трубку не берите, держите за раскосины лимба… Вот за эту дугу… Теперь ловите светило.
Расставив ноги, опершись на поручень локтями, Калугин бережно вел секстаном по горизонту, пока в смотровом стекле не повисли два разноцветных солнца и над ними — туманная рябь воды. «Два солнца вверх ногами, — подумал Калугин. — Между прочим, сейчас как раз подходящий момент возобновить наш разговор…»
— Поймали? — спросил Исаев. — Теперь вращайте вот этот винт. Когда два солнца лягут одно на другое — значит, вы ухватились за светило. Ну, а дальше делаю всякие вычисления по таблицам, точно устанавливаю место корабля в море.
Он осторожно взял инструмент из рук Калугина.
— А как по поводу моей просьбы, товарищ Исаев?
Будто не расслышав вопроса, Исаев сбегал по трапу. Калугин спустился следом…
Капитан-лейтенант Ларионов лежал в штурманской рубке на узком кожаном диванчике, подогнув ноги, повернувшись лицом к переборке.
На переборке рокотал указатель глубин — эхолот, четко отсчитывал мили лаг, тикали большие корабельные часы. Может быть, поэтому не было слышно дыханья командира. Он лежал как мертвый, в расстегнутой меховой куртке, прикрыв лицо жестким рыжим воротником.
Штурман стоял у высокого стола, над распластанной картой Баренцева моря, с густо нанесенными на нее цифрами глубин и тонкими извилистыми линиями изобат, похожих на неподвижные волны. Он сбросил куртку, был в одном кителе, мешковато сидевшем на его сутулой фигуре. Темносиние рукава, с двумя золотыми потертыми нашивками на каждом, прикрывали большие смуглые кисти. Белая полоска подворотничка пересекала коричнево-красную шею.
— Ну как, разбираетесь понемногу в нашем хозяйстве? — спросил штурман, старательно нанося на карту остро отточенным карандашом тоненький, четкий треугольник.
— Понемногу разбираюсь, — нетвердо сказал Калугин. Теперь, когда штурман работал с картой, опять казалось несвоевременным отвлекать его внимание разговором.
— Хозяйство мое простое. — Исаев вынул из кармана две папиросы, одну протянул Калугину, другую закурил сам. — Обязанность штурмана — в любой момент дать командиру место корабля. Сейчас вот ходим здесь, по этому квадрату. Вот мое место.
Примятым картонным мундштуком он указал на острие длинного, состоящего из треугольничков зигзага, чернеющего на матово-серой карте.
— Хозяйство простое, а в дальних плаваньях ответственности хватает. Какой-то морской писатель сказал: «Настоящий штурман плавает больше в глубинах моря, чем на его поверхности». Волна — только внешняя трудность, она постоянно осложняется подводным строением тех мест, которыми проходит корабль. — Он провел ладонью по карте. — Вот оно — строение морского дна. Видите цифры? Это глубины. Эти извилины — изобаты, рисунок подводных глубин. Все эти мели, приглубости, рифы я должен знать наизусть.
