Бруно Травен - Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк)
– Документы у вас в порядке. Инспектор удостоверяет, что знает вас лично. Но ваше подданство остается под сомнением. Здесь указано германское подданство. Но это еще требует доказательств.
– Но ведь я служил в императорском флоте и был ранен при Скагерраке.
Чиновник поднял брови с таким видом, как будто от того, что он собирался сказать, зависело дальнейшее существование мира.
– Когда вы служили в императорской армии и были ранены при Скагерраке, где мы задали хорошего перцу этим гнусным собакам, вы были германским подданным. В этом никто не сомневается. Но то, что вы и в настоящее время являетесь германским подданным, – надо еще доказать. До тех пор, пока вы не сможете нам этого доказать, вы не получите корабельного паспорта.
– Куда же мне обратиться?
– В полицейское управление. В отдел подданства.
* * *Станиславу опять пришлось взяться за свое «честное ремесло», чтобы не умереть с голоду. Ничего другого ему не оставалось. Это была не его вина. Работы не было ни на грош. Все кормились пособиями. Его «честная профессия» была ему много милей.
– Ужасно унизительно чувствовать себя безработным и ради нескольких пфеннигов простаивать в очередях по полдня. Тогда уже лучше проводить ночи на улице или выследить какой-нибудь толстый кошелек, – сказал Станислав. – Не моя вина. Пусть бы они дали мне паспорт, когда я пришел к ним в первый раз. Я бы давно уже уехал. И давным-давно уже был бы на порядочном корабле.
В полицейском управлении его спросили:
– Вы родились в Познани?
– Да.
– Ваше метрическое свидетельство?
– Вот квитанция заказного письма. Не высылают.
– Удостоверения инспектора вашего района вполне достаточно. Дело только в подданстве. Вы оптировались в германское подданство?
– Что?
– Оптировались ли вы в германское подданство, когда мы утратили польские провинции? Давали ли вы расписку в том, что хотите остаться германским подданным?
– Нет, – сказал Станислав, – этого я не сделал. Я даже не знал, что это надо сделать. Я думал, что если я немец и не перехожу в какое-либо другое подданство, то и остаюсь немцем. Ведь я же был в императорском флоте и участвовал в сражении при Скагерраке.
– В то время вы были немцем. В то время провинция Познань еще принадлежала Германии. Где вы были, когда производилась оптация?
– В плавании. За границей.
– Тогда вам следовало пойти к германскому консулу и занести вашу оптацию в протокол.
– Но ведь я ничего не знал об этом, – сказал Станислав. – Когда плаваешь в море и на тебе лежит каторжная работа, некогда думать о таких глупостях.
– Разве ваш капитан не говорил вам об этом?
– Я плавал на датском судне.
Чиновник подумал с минуту, а потом сказал:
– Ничем не могу помочь вам. У вас есть имущество? Земля или дом?
– Нет, я моряк.
– Да… ничего нельзя сделать. Все сроки уже истекли. А вы не могли бы сослаться на какие-нибудь высшие силы? Не очутились ли вы в связи с кораблекрушением в какой-либо стране, куда не доходили вести из Европы? Ведь вы же могли в любое время отыскать германского консула или консула другой державы, представлявшей наши интересы. Призыв к оптации был опубликован во всех городах. И печатался несколько раз.
– У меня не было времени читать газеты. Немецких газет мы не видели, а других я не понимаю. А если нам и попадались газеты в руки, то в них этого призыва не было, так как он печатался не в каждом номере.
– Я бессилен помочь вам, Козловский. Мне очень жаль. Я бы охотно оказал вам услугу. Но у меня нет таких полномочий. Вы можете обратиться в министерство. Но вам придется очень долго ждать, и будет ли толк из этого, не знаю. Поляки никогда не идут нам навстречу. Почему мы должны выметать их сор? Может быть, дело дойдет еще до того, что они вышлют из Польши всех оптированных в германское подданство. Тогда мы, разумеется, сделаем то же самое.
Всюду Станиславу высказывали свои политические убеждения вместо того, чтобы действительно ему помочь. Когда чиновник не желает кому-либо помочь, он говорит, что не обладает для этого ни властью, ни полномочиями. Если же вы с чиновником заговорите слишком громко или смерите его чересчур критическим взглядом, – вас посадят в тюрьму за сопротивление власти. В этот момент он олицетворяет собой само государство во всеоружии власти и всяких полномочий. Его брат вынесет вам приговор или попробует крепость полицейской палки на вашей башке. Какая цена государству, которое не может выручить тебя в трудную минуту?
– Я могу дать вам только один совет, Козловский, – сказал чиновник, отодвигая стул, – пойдите к польскому консулу. Вы – поляк. Польский консул должен выдать вам польский паспорт. Он обязан сделать это. Вы родились в Познани. Если у вас будет польский паспорт, мы сможем сделать для вас исключение и выдать вам, как местному жителю, проживавшему здесь и в прежнее время, германский корабельный паспорт. Это все, что я могу вам посоветовать.
На следующий день Станислав отправился к польскому консулу.
– Вы родились в Познани?
– Да, мои родители и сейчас живут там.
– Жили ли вы в Познани или в другой провинции, которую должна была уступить Германия, Россия или Австрия в момент передачи провинций?
– Нет.
– А в промежуток времени между тысяча девятьсот двенадцатым годом и днем передачи провинций?
– Я был в плавании.
– Что вы делали и где вы ездили, меня не интересует.
– Станислав, это был самый подходящий момент выбросить его из-за стола!
– Знаю, Пиппип, но прежде я хотел получить паспорт. А потом я уже расплатился бы с ним за час до отхода моего корабля.
– Запротоколировали ли вы в Польше в установленный срок, что хотите остаться в польском подданстве?
– Ведь я уже сказал вам, что в последние годы я не был ни в Польше, ни в Восточной Пруссии.
– Это не ответ на мой совершенно ясный вопрос. Да или нет?
– Нет.
– Запротоколировали ли вы за границей, у польского консула, облеченного соответствующими полномочиями, что хотите остаться в польском подданстве?
– Нет.
– Зачем же вы тогда пришли сюда? Вы – немец. Обратитесь к германским властям и не беспокойте нас больше.
Станислав, рассказывая это, не столько возмущался, сколько грустил о том, что по некоторым причинам ему не пришлось высказать консулу своего мнения на матросском языке, как подобало бы моряку.
– Подумать только, – сказал я, – чего только не позволяют себе эти новые государства? Это уже из рук вон. Далеко же они пойдут. Надо бы тебе видеть, до чего дошла Америка и как она старается превзойти тупой и ограниченный умишко прусско-императорского чиновника своей собственной тупостью и ограниченностью. Поезжай-ка в Германию или Польшу, или в Англию, или в Америку и повези-ка своей милой красного вина, корицы или гвоздики в яблочном сиропе, тебе сейчас же припаяют год.
