Джон Пристли - Затерянный остров

— Недели?

— Да, — подтвердил коммандер. — Примерно неделя. Времени в обрез. Шхуна восьмидесятипятитонная, с вспомогательным двигателем, принадлежит местному китайцу, называется «Хутия». Шкипер там из метисов — наполовину таитянин, наполовину француз и, кажется, с примесью скандинавской крови. Вообще скандинавских примесей тут хватает, особенно среди шкиперов. Наш вроде бы хороший моряк, правда, неуравновешенный, как и все они здесь. Но это уже дело десятое, главное другое — согласны ли вы. Не ошиблись ли мы в расчетах?

— Я согласен, — сказал Уильям. — Разумеется, первым делом нужно добраться до острова и убедиться в наличии руды, и вы, как мне кажется, нашли оптимальный способ сократить расходы.

— Мое мнение вам вряд ли интересно, — начала Терри, не слушая заверения в обратном, — но я тоже считаю, что вы все делаете правильно. И я тоже хочу взглянуть на шхуну. Почему я не могу отправиться с вами на поиски острова?

— Вот увидите шхуну, сразу поймете, — буркнул Рамсботтом. — Хотите целый месяц, а то и больше кормить блох бок о бок со мной и парочкой китайцев? Сомневаюсь. Но шхуну посмотрите непременно.

— Какие у нас дальнейшие планы? — поинтересовался Уильям.

— Вздремнуть часок-другой, — тут же откликнулся Рамсботтом.

Коммандер, кивнув в знак согласия, добавил, что в Папеэте лучше ехать попозже. До бунгало все добрались как раз вовремя, потому что солнце вдруг померкло, небо заволокло мрачной пеленой, и на землю обрушился ливень, пронзая крыши и листву блестящими прозрачными копьями.

2

Когда они отправились в город, солнце уже снова палило что есть мочи. Воздух был напоен ароматами тиаре, дурмана, гардений и жасмина. Бабочки порхали, словно крылатые лоскутки бархата. Пики хребта Диадем отливали фантастической голубизной, а верхние долины словно курились в солнечном свете. Зелень казалась еще зеленее и свежее, будто только что проклюнулась. Вдоль дороги то и дело мелькали какие-то серые тени — при ближайшем рассмотрении оказавшиеся сотнями сухопутных крабов, которые выглядывали из своих нор и стремительно прятались, словно испуганные горожане во время революции.

— Вот где настоящее засилье китайцев, — заявил Рамсботтом, когда они дошли до города. — И судя по всему, плодятся как кролики.

Китайцев вокруг действительно было много. На каждом шагу попадались китайские лавки, ресторанчики, ателье и прочие заведения. Однако даже при таком обилии азиатов Папеэте не выглядел ориентальным. Местами — куском улицы, административным зданием — он напомнил Уильяму французский провинциальный городок, а в остальном предпочитал оставаться самим собой — разросшейся деревней, утопающей в пышной зелени. В ней пестрели яркие граммофончики гибискуса — от бледно-розового до густо-алого, — желтые и белые цветы имбиря, разноцветные канны и циннии, а кое-где пламенели, словно закат, багряные деревья — делониксы. Живописные трущобы в оранжерее, вступительная сцена из оперетки с настоящими запахами, настоящей землей, настоящими язвами, какофонией из ленивого перебора гитарных струн и резких автомобильных гудков; шумный, распущенный, удивительный, раздражающий и восхитительный город — вот каким был Папеэте.

— Я непременно должна что-нибудь себе купить! — воскликнула Терри.

Коммандер рассмеялся:

— Куда же без этого. Тропики всегда так действуют. Что ж, не отказывайте себе в удовольствии.

— Все равно понадобится, — проговорила Терри задумчиво и скрылась в лавке.

— Здесь не всегда такие толпы, — заметил коммандер, пока они ждали Терри. — Просто сегодня пароходный день, поэтому народу привалило.

— Я, кстати, хотел раздобыть себе хлопковых сорочек и брюк, — вспомнил Уильям. — Где искать хорошие?

— У китайцев, их никому не переплюнуть, — порекомендовал коммандер. — Загляните пока вот сюда, а я дождусь мисс Райли.

Рамсботтом пошел вместе с Уильямом в китайскую швейную мастерскую, где сидели и что-то шили трое улыбающихся азиатов, а четвертый, улыбаясь еще шире, стоял за стойкой.

— Ходи одёжу, понимать? — спросил полиглот Рамсботтом.

Китаец растянул рот до ушей и показал на Рамсботтома, который, покачав головой, кивнул на Уильяма со словами: «Ходи рубаху, ходи штаны» — и для пущей убедительности ткнул своим пухлым пальцем сперва в рубашку, потом в брюки Уильяма. Портной подозвал одного из подручных, тот, бросив свое шитье, снял с Уильяма мерки и нанес на огромный лист бумаги, словно плакат собрался рисовать. Договорились о цене (сущие гроши), выбрали ткань, потом с помощью короткой пантомимы, сдобренной несколькими «ходи» от Рамсботтома, а также тычками в часы и календарь, условились, что все должно быть готово за два с половиной дня. Кивая и улыбаясь, словно заводные болванчики, Уильям и Рамсботтом вышли из мастерской. Уильям был в восторге — вот она, колониальная торговля, вот она, романтика Южных морей!

Мимо прошел вприпрыжку мальчуган. Симпатичный веселый мальчуган со смуглой кожей цвета старого золота, в одной розовой потрепанной рубашонке. В руках он держал ломоть дыни добрых восемнадцати дюймов длиной, невероятного оттенка давленой земляники. Только теперь Уильям вспомнил, что именно здесь, на Таити, писал свои картины Гоген.

Терри восторгалась не меньше — блеск в ее глазах видно было с противоположного тротуара. Она, как ребенок, готова была восхищаться всем и вся, и от этого сияла сама еще сильнее, словно гостья с эфирной, пронизанной светом планеты, и Уильям смотрел на нее со счастливым обожанием.

Теперь они шли вчетвером в «Серкл Бугенвиль», открытый клуб, про который и Терри, и Уильям уже успели наслушаться и начитаться. П.Т. Райли-старший и дядя Болдуин немало времени и денег просадили в этом клубе, поэтому в их рассказах он фигурировал частенько. На прибрежной улице они свернули в распахнутую дверь и поднялись по скрипучей крутой лестнице на широкую веранду. Повсюду бросалась в глаза обшарпанность, ветхость, неприбранность, в пустынной дальней комнате громоздились жалкие останки бильярдного стола. Зато на веранде с видом на лагуну бурлила жизнь — люди теснились за столиками, болтали, пили и броском костей определяли, чья очередь угощать. Вокруг царило радостное оживление, подогреваемое ромовым пуншем и коктейлями.

— Вон ваш пароход, — показал коммандер, когда они уселись.

Видеть «Марукаи» было странно — казалось, прошел уже не один день с тех пор, как они сошли на берег. Если бы Уильям вспомнил о пароходе, то представил бы его где-нибудь далеко в океане. Но белая громадина стояла тут, у острова.