Отдать якорь. Рассказы и мифы - Сергей Петрович Воробьев
– Ахмед, – представился он. – Грузимся быстро, время на раздумья нет.
Создавалось впечатление, что все арабские египтяне владеют русским лучше, чем мы английским или немецким, которые пять лет кряду усердно учили в наших советских школах. Ахмед предложил почему-то именно мне сесть на переднее сиденье – рядом с водителем.
Из Александрии выбирались долго. Несмотря на ранний час, улицы города были запружены. На перекрёстках постовые пытались как-то упорядочить потоки, но создавалась впечатление, что они только для приличия грациозно махали руками, указывая, кому куда ехать, а все двигались по какому-то стихийному бурному руслу, в котором и нам оказалось место. Уже на окраине дороги стали приобретать вид взлётно-посадочных полос, и наш водитель стал ускорять автомобиль до скорости отрыва от земли. Расстояние в 300 километров мы преодолели за два с половиной часа. Я изредка поглядывал на спидометр и отметил, что его стрелка ниже отметки 120 не опускалась, хотя и не заходила за 150. Причём, к скорости так быстро привыкаешь, что 60 км/час уже кажется черепашьим шагом. На заднем пристроенном сиденье боцман с механиком всю дорогу резались в «дурака». Оттуда только и слышалось:
– А мы твою шестку червонной мамзелью покроем, а королька можно и тузцом огреть – эть! – эть! – вот так мы с твоим вальтецом разберёмся, козырной сёмкой его по сусалам – вот так! А теперь – вот эдак! Э-э-э, да откуда ты чирик вытащил? Отыгралась моя оська. А под занавес получай королевича матёрого забубённого козырного…
Вот так, под этот немудрёный словесный аккомпанемент мы и доехали до юго-западной части Каирского мегаполиса – до самой Гизы. Пирамиды своими конусами уже упёрлись в жаркое акварельное небо, размытое блеклой дымкой полуденного марева. Ахмед передал нас молодому арабу – гиду по Гизе и сказал, что на этом самом месте будет ждать нас в шесть часов.
– Обратно путь будет дольше. Суббота – много машин, – пояснил он.
Новый гид, изобразив широкую улыбку на своём лице, с каждым из нас поздоровался за руку. Рукопожатие его было вялое, а рука липкая, будто вымазанная в жидком сиропе.
– Меня зовут Ахмед, – представился он, сменив приятное выражение лица на маску делового человека.
– Что это у вас тут все Ахмеды, получается? – заметил боцман.
– У вас какое имя больше в ходу? – тут же спросил гид.
– Говорят, что Иван. Хотя ни у нас в экипаже, ни среди моих знакомых Иванов нет.
– Ну, вот, друзья: у вас Иван, а у нас Ахмед. Чему удивляться? Программа у нас такая: сейчас я вас запускаю к пирамидам. Территория эта большая, за час вам её не обойти. Можете воспользоваться верблюдом. Будут подходить гиды, цену спрашивайте заранее. Здесь открыта для посещения только одна гробница – в пирамиде Хеопса. Вход бесплатный. Желаю приятно провести время. Встречаемся на этом месте через час.
Он посмотрел на часы:
– Нет, через полтора часа. Следующий визит в Каирский музей. Потом нам надо успеть на фабрику парфюма и в мастерскую сувениров, там есть хороший, дешёвый папирус. Дальше обед вот в том ресторане, – он показал рукой на довольно обширное одноэтажное здание под плоской крышей, – ну, а дальше я передам вас Ахмеду Первому. Он повозит немного по Каиру, а потом уже довезёт до Александрии. Быстро. Не успеете опомниться. Вопросы есть?
– Ахмед, где ты научился так хорошо говорить по-русски? – задал я свой контрольный вопрос.
– Э, где-где! Поживи здесь, не тому научишься. Это у вас в Союзе все при работе. Здесь такого нет и не будет. Каждый выкручивается, как может. Я, вот, выкручиваюсь так. Походите, посмотрите по сторонам, сами увидите, как здесь живут. Русский меня, по крайней мере, кормит.
Мы зашли на территорию Гизы – северного кладбища древнейшей столицы Нижнего Египта – Мемфиса. Под ногами – слежавшийся песок Ливийской пустыни. Отец ужаса – Большой безносый Сфинкс с раскрытым, как у кобры, каменным капюшоном охранял владения усопших фараонов. Рядом с небольшой пирамидой одной из цариц Хеопса лежали несколько верблюдов. К нам подбежал жизнерадостный арапчонок и с очаровательной улыбкой возгласил:
– Camel, camel! Seat down, please!
– How mach? – сразу спросили мы.
– О! Nothing, – ответил милый паренёк.
От него веяло таким доброжелательством и гипнотическим целомудрием, что мы сразу ему поверили: он хочет в силу своей жизнерадостности и любви к миру бесплатно прокатить иностранцев на своём верблюде. Среди поверивших оказались я и мой сын, который числился у нас матросом. Боцман с механиком, старпом и повар решили посмотреть на нас со стороны.
– Первый раз такое слышу, – пожимал плечами боцман, – чтобы на верблюдах и насынг. Это что, бесплатно, что ли?
– Сейчас, вот, и посмотрим, – в задумчивости проговорил старпом.
Арапчонок, узнав, что мы русские, тут же переключился на наш язык:
– Это хороший верблюд. Садись, пожалуйста. Садись – ничего не стоит.
Мы оседлали миролюбивых верблюдов, покрытых вязаными ковриками с мелким орнаментальным рисунком. Впереди седла была прикручена толстая палица, плотно обмотанная полотняным жгутом. Когда верблюд вставал на задние ноги, – а именно с них он начинает свой подъём, – я понял, что если бы не эта опора, в которую я тут же вцепился руками, то лететь бы мне кубарем с высоты седла на голову бедного животного. Да, на верблюда, как на коня, не запрыгнешь – высоковат. Да и горб не даст ногу забросить. Говорят, что езда верхом на верблюде – идеальное упражнения для позвоночника. Недаром у кочующих и оседлых феллахов-бедуинов, в жизни которых верблюд играет не последнюю роль, не наблюдается таких болезней, как остеохондроз или геморрой. При каждом шаге верблюда позвоночный столб наездника превращается в эластичный стебель, извивающийся в неком ритмичном пластическом танце. Это было очень приятное чувство.
Арапчонок сопровождал нас и ласково-подобострастно заглядывал в наши глаза:
– Гут? Хорошо?
Мы наблюдали с высоты двух человеческих ростов панораму древнейшего в мире кладбища с надгробными пирамидальными постаментами, выше которых до недавнего времени не было на земле ни одной постройки. Вот это память о предках! Не то, что наши убогие погосты с покосившимися от времени надгробными плитами. Всем усопшим, конечно, такие пирамиды не поставишь. Иначе человечество только и занималось бы возведением подобных монументов. Ни много, ни мало на строительство только одной пирамиды Хеопса ушло около двадцати лет.
– Ты слышишь, Толян? – обращался я с высоты своего положения к боцману, который сопровождал наш небольшой караван, – у нас собственной комнаты в коммуналке, бывает, за всю жизнь не добьёшься, а здесь персональная гробница на всю послежизненную смерть.
– Да, – подтверждал
