Чарльз Нордхоф - Бунт на «Баунти»
Пековер. Думаю, потому что там было прохладнее чем внизу.
Суд. Когда во время вашей вахты капитан Блай поднялся на палубу, что он там делал?
Пековер. Просто ходил взад и вперед.
Суд. Заметили ли его Кристиан и Байэм?
Пековер. Не могу сказать. Луна уже зашла, и было темно.
Суд. Разговаривал ли капитан Блай с Кристианом и Байэмом?
Пековер. По-моему, да, но о чем, я не слышал.
Суд. Когда Байэм ушел спать?
Пековер. Около половины второго.
Суд. Кристиан ушел с палубы тогда же?
Пековер. Не уверен. Кажется, он остался на палубе.
Суд. Видели ли вы во время вашей вахты в ту ночь рулевого Джона Нортона?
Этот вопрос задал сэр Джордж Монтагью, капитан «Гектора». До сих пор не могу понять, почему ни мне, ни мистеру Грэхему не пришел в голову этот вопрос. Возможно, потому, что Нортон был мертв и мы его не принимали в расчет, так же как и других погибших. Как только капитан Монтагью заговорил, я все понял.
Пековер. Да, я встретил его около двух часов ночи.
Суд. При каких обстоятельствах?
Пековер. Я услышал какой-то стук и пошел узнать, в чем дело. Подойдя, я увидел Нортона, который что-то мастерил, и спросил, что это он делает так поздно. Тот ответил, что чинит клетку для птицы, которую мы закупили у туземцев в Намука.
Суд. Вы видели, что именно он делал?
Пековер. В сущности, нет, было очень темно, да я и не сомневался в его словах.
Суд. Вы еще о чем-нибудь говорили?
Пековер. Я сказал ему, чтобы он шел спать и что у него днем достаточно времени для починки клеток.
Суд. Скажите, разве на «Баунти» плотники клетками не занимались?
Пековер. Занимались, но Нортон им помогал, когда у них было много работы.
Суд. А раньше вы замечали, чтобы Нортон занимался чем-либо таким по ночам?
Пековер. Раньше нет, если мне не изменяет память.
Суд. Как вы думаете, мог это быть маленький плот, а не клетка?
Пековер. Вполне. Как я уже говорил, было темно, да я и не обратил внимания на то, что он делал.
У меня появился слабый лучик надежды: рассказ Пековера подтверждал мои слова о том, что Кристиан собирался этой ночью сбежать с корабля и что Нортон об этом знал.
Далее место для свидетелей занял Хейворд. Как я его ни расспрашивал, он так и не подтвердил, что я спустился вниз в ту ночь вместе с Тинклером. Халлет продолжал утверждать, что, когда капитан Блай заговорил со мной, я рассмеялся и отошел в сторону. Правда, я заметил, что его упрямство и наглость произвели на суд неблагоприятное впечатление.
После меня защищался Моррисон. Он прочел свою речь спокойно и твердо; по-моему, она прозвучала весьма убедительно. Фрайер, Коул, Перселл и Пековер подтвердили все, что могли подтвердить. Халлет и Хейворд продолжали утверждать, что видели его вооруженным, но ему удалось заставить их признать, что они могут ошибаться.
Суд объявил перерыв. В час дня он собрался снова и заслушал Нормана, Макинтоша и Берна. Поскольку их невиновность была уже практически доказана, их отпустили довольно быстро.
За ними последовали Беркитт, Миллворд и Маспратт. Вина первых двух была настолько очевидна, что изменить мнение суда было невозможно, ведь оба они добровольно приняли участие в бунте с самого начала.
Последним выступал Эллисон. Он сам написал свою речь, и его адвокат, капитан Бентам, решил ее не переделывать, полагая, что детская непосредственность, с какой Эллисон описал свое участие в мятеже, это единственное, что может смягчить приговор.
Слушание закончилось в четыре часа. Суд разошелся, и нас доставили обратно на «Гектор», где мы должны были ожидать приговора.
Глава XXIII. Приговор
День 18 сентября 1792 года выдался типичным для английской осени — небо серенькое, вода тоже. С самого утра лил дождь, однако к тому времени, когда с корабля «Дьюк» выстрелила пушка, возвещая о начале судебного заседания, ливень утих, и сквозь морось стали смутно вырисовываться силуэты стоящих на якоре кораблей. Немного позже небо прояснилось, и выглянуло солнце. На квартердеке «Дьюка» в толпе зрителей я заметил сэра Джозефа и доктора Гамильтона. Рядом с ними, к своему удивлению, я увидел мистера Эрскина, давнего друга и адвоката нашей семьи. Теперь ему было далеко за семьдесят. Будучи еще мальчишкой, я изредка ездил с отцом в Лондон и там много времени проводил с мистером Эрскином, который не раз водил меня гулять по городу; эти редкие визиты относятся к самым светлым воспоминаниям моего детства. Сейчас, впервые после начала процесса, я был глубоко взволнован и видел, что мистер Эрскин тоже с трудом сдерживает свои чувства.
Наконец дверь отворилась, и зрители заняли свои места. Вслед за ними вошли мы и стоя ожидали, пока члены суда рассядутся. Через несколько секунд профос выкликнул:
— Роджер Байэм!
Я вышел вперед, и председательствующий спросил:
— Имеете ли вы сказать в свое оправдание что-нибудь еще?
— Нет, ваша честь.
Тот же вопрос задали и остальным подсудимым. Затем зрителей попросили покинуть помещение, нас тоже вывели, и дверь закрылась. Мы остались ждать на палубе.
Накануне вечером меня посетил мистер Грэхем и научил, как мне узнать свою судьбу, сразу после того, как я предстану перед судом. На столе перед председательствующим будет лежать кортик. Так вот, если его острие будет указывать на ножку стола, у которой я встану, это значит, что я признан виновным, если же кортик будет лежать иначе, значит, я оправдан. Я чувствовал полную безучастность к тому, что меня ждет. На меня напало какое-то оцепенение, я словно грезил наяву, и происходящие события волновали мое сознание не больше, чем легкий ветерок поверхность моря.
Наконец двери кают-компании растворились, профос пригласил публику заходить и произнес мое имя; оно показалось мне незнакомым, словно я никогда раньше его не слышал. Я вошел в сопровождении лейтенанта со шпагой наголо и четверых матросов, вооруженных мушкетами с примкнутыми штыками. Встав у длинного стола лицом к председательствующему, я взглянул на кортик. Его острие смотрело на меня.
Суд поднялся с мест, и лорд Худ некоторое время молча смотрел мне в лицо.
— Роджер Байэм! Заслушав свидетелей обвинения, а также доводы, которые вы смогли привести в свое оправдание, и тщательно все взвесив, суд пришел к выводу, что ваша виновность доказана. Суд постановил, что вы будете подвергнуты смертной казни через повешение на борту того корабля его величества и в те сроки, какие будут письменно указаны комиссией при адмирале флота Великобритании и Ирландии или любыми ее тремя членами.
Я ждал продолжения, хотя в то же время понимал, что все уже сказано. Затем послышался чей-то голос:
