Григорий Карев - Синее безмолвие
— Демич, Демич, вы слышите меня? — продолжал кричать в телефон Олефиренко. И его голос слышен был сквозь рев шторма по всей верхней палубе.
Заныривая между крутыми волнами, с моря подошел небольшой юркий катер. При свете прожекторов на борт спасателя поднялся офицер государственной безопасности и бледный от болезни или морской качки Иван Трофимович.
— Нам срочно нужен водолаз Качур, Арсен Васильевич, — вполголоса обратился офицер к подошедшему руководителю судоподъема.
— Вот этот самый, — вынул из грудного кармана фотокарточку Иван Трофимович.
— Откуда у вас его фотография? — удивился руководитель судоподъема.
— В том-то и дело, что это фотография не его, а фашистского прихвостня из села Бабанки, — начал было объяснять Грач.
— Качур чувствует себя плохо, просится на срочный подъем, — громко доложил в это время водолаз, стоявший на телефонной связи с Качуром.
Олефиренко тотчас потребовал сменить его с вахты на связи с Демичем и разрешить экстренный спуск под воду.
— Вам запрещены спуски, — возразил было инженер. — Вы знаете, чем грозит вам спуск?
— Ничем.
— Вы погибнете от баротравмы легких.
Олефиренко настаивал на своем:
— Одной минуты мне достаточно для того, чтобы обрезать воздушный шланг Демича и взять его к себе на плечи. Даже по рабочим водолазным таблицам разрешается после такого кратковременного пребывания под водой выходить на поверхность без выдержек, и времени для этого требуется всего девять минут. Ну смотрите сами, пожалуйста, — тыкал под самый нос инженеру зеленоватую обложку «Правил водолазной службы» Олефиренко, — за четверть часа Демич будет на палубе. И никакой баротравмы, никакого залома. Разрешите мне экстренный спуск, больше ведь некому.
С Качура еще не успели снять шлем, а Олефиренко уже уходил под воду.
Очень длинными показались всем эти четверть часа. Но когда скафандры Демича и Олефиренко показались из воды, десятки сильных матросских рук протянулись к ним и вынесли на палубу. А на палубе уже ждали их с острыми водолазными ножами в руках инженер и врач Рапопорт. Раздевать да разувать водолазов некогда было. Секунда дорога! Вот-вот заломает кессонная болезнь. В два удара ножами были вспороты водолазные рубахи, Прохор и Виктор вывалились из скафандров. В несколько прыжков матросы доставили водолазов на носовую палубу к открытым люкам рекомпрессионных камер.
Через полтора часа спасательное судно ошвартовалось у причала Южноморского порта. А минутой раньше в рекомпрессионной камере на руках у доктора Рапопорта скончался Виктор Олефиренко.
«ВИКТОР ОЛЕФИРЕНКО» ВЫХОДИТ В МОРЕ
Весна была холодная, затяжная. С наступлением теплых солнечных дней деревья дружно покрылись зеленью, выкинули розовые султанчики нежных листьев платаны, абрикосовые деревья покрылись розовой дымкой цветения, воздух пахнул липкими тополиными почками и звенел птичьим гомоном.
В саду Южноморского санатория, опираясь одной рукой о деревянные перила над обрывом к морю, а другой о палку, высокий черноволосый мужчина разговаривал с девушкой. Даже не слыша слов, только по сияющим глазам — темно-коричневым у мужчины и голубым у девушки — не трудно было угадать, что их связывает не простое знакомство.
— Красивая девушка! — не удержался от замечания недавно приехавший в санаторий молодой человек, кивнув своему товарищу на беседующую пару.
— Кто, Людмила? — спросил его приятель. — Ты не ошибся, самая красивая в Южноморске.
— Ну, это ты уже, положим, загнул, — рассмеялся молодой. — Вздернутый носик и веснушки…
— Носик, веснушки, коса, брови вразлет — это, конечно, можно сразу заметить, — раздумчиво сказал старший, обнимая молодого приятеля за плечи. — Но ведь не это определяет красоту человека. Когда я говорю «самая красивая», я имею в виду ее сердце, душу… Ты, наверное, слышал в прошлом году историю водолаза с «Руслана»?
— Ну как же? Даже в какой-то газете читал.
— Так вот, это и есть Прохор Демич.
Молодой оглянулся и долго смотрел на беседовавшую пару у деревянного барьера.
— Демич, значит, жив?
— Как видишь. И заслуга в этом, главным образом, ее, невесты. Дни и ночи проводила она у постели парализованного Прохора, пять месяцев боролась за его жизнь. И только когда Прохор начал учиться ходить, снова вернулась на фабрику.
Двое, продолжая разговор, повернули в аллею, ведущую к главному корпусу санатория, и скрылись за кустами еще не распустившейся сирени. А к беседующей у деревянного барьера паре бежал круглолицый, обсыпанный крупными веснушками паренек в синем ученическом костюме и кричал:
— Прохор! Людка! Смотрите туда, туда смотрите! — и показывал сверкающим на солнце черным портфелем с книжками в сторону порта.
— Что ты кричишь, Ленюшка, — обернулась к нему Людмила. — Ты хотя бы поздоровался сперва.
— Смотрите туда, — не унимался Ленька. — Сейчас будет выходить в море «Виктор Олефиренко»!
Все отдыхающие посмотрели в сторону порта. Там, уже за брекватером, навстречу широкой волне шел казавшийся отсюда совсем маленьким, игрушечным водолазный бот. Волны, разбиваясь о форштевень, обдавали его белой пеной. Бот вздрагивал под ударами волн, но бесстрашно лез напролом.
— Жаль, не видно отсюда надписи, — сказала Людмила, приставив ладони козырьком к глазам и всматриваясь вдаль.
— Как не видно, — возразил Прохор. — А я вижу, как на борту горят бронзовые буквы: Виктор Олефиренко.
— Да нет же, Прохор, — засмеялся Ленька, — они краской написаны.
— Краской? Жаль… А я бы их сделал из бронзы, как на военных кораблях, чтобы имя было видно далеко-далеко и сияло, как солнце.
Людмила взяла Прохора под руку и прижалась к его плечу головой:
— Оно будет сиять, Проша. Будет!
ИЗ ЗАЛА СУДА
Недавно в одной из газет была опубликована небольшая заметка «Из зала суда». Агента иностранной разведки Арсена Качура суд приговорил к смертной казни. Его отец Спиридон Масюта бежал из Южноморска в день смерти Виктора Олефиренко. Какова его судьба, где он бродит и под какой чужой фамилией скрывается, автору неизвестно. Но, как говорит Грач, сколько по морю не ходи, а к берегу приставать надо. Масюта предал землю, на которой родился и вырос, предал людей, которые дышали с ним одним воздухом и делили с ним кусок хлеба в военные и в мирные годы. Берега для него нет и приставать ему некуда. Рано или поздно он будет изловлен и уничтожен. И все, что будет написано о нем, поместится в газетной заметке «Из зала суда». А может быть, и ее не будет.
