Джек Лондон - Морской волк. Бог его отцов

— Чтоб он сдох и был проклят на десять вечностей, — злился Луи, и глаза его сверкали, в то время как он привязывал свою лодку.

— Прислушайтесь, и вы сразу же узнаете, что больше всего волнует их души, — сказал Вольф Ларсен. — Вера? Любовь? Высокие идеалы? Добро? Красота? Правда?

— В них оскорблено врожденное сознание права, — заметила Мод Брюстер, присоединяясь к разговору.

Она стояла немного в стороне, одной рукой придерживаясь за ванты и мягко покачиваясь в такт качке шхуны. Она не повысила голоса, и все же я был поражен его ясным и звонким тоном. О, как он ласкал мой слух! Я едва осмелился взглянуть на нее, боясь выдать себя. На голове у нее была мальчишеская шапочка, светло-каштановые пушистые волосы сверкали на солнце и окружали, словно ореолом, нежный овал ее лица. Она была обворожительна и казалась каким-то высшим существом. Все мое прежнее преклонение перед жизнью вернулось ко мне при виде этого дивного ее воплощения, и холодные рассуждения Ларсена показались мне смешными и бледными.

— Вы сентиментальны, как мистер ван Вейден, — усмехнулся он. — Этих людей приводит в бешенство лишь то, что кто-то помешал исполнению их желаний. Вот и все. Но чего они желали? Вкусной пищи и мягких постелей на берегу после удачного заработка. Женщин и пьянства, то есть разгула и животных удовольствий, которые так хорошо их определяют. Вот лучшее, что в них есть, их высшие надежды, их идеал, если хотите. Проявление их чувств — картина малопривлекательная, но она показывает, как глубоко задеты их души, или, что то же самое, как глубоко задеты их кошельки.

— По вашему поведению не видно, чтобы ваш кошелек был задет, — сказала она смеясь.

— И все же, уверяю вас, у меня задеты и кошелек, и душа. Принимая во внимание последние цены шкур на лондонском рынке и учитывая приблизительный улов, который сегодня испортила нам «Македония», мы должны оценить убытки «Призрака» в полторы тысячи долларов.

— Вы говорите об этом так спокойно… — начала она.

— Но в душе я совсем не спокоен. Я мог бы убить ограбившего меня человека, — перебил ее капитан. — Да, да, это так, а то, что этот человек мой брат — пустые сантименты.

Его лицо вдруг изменилось. Голос стал менее резок, и он с полной искренностью сказал:

— Вы, сентиментальные люди, должны быть счастливы, искренно и глубоко счастливы, считая, что все на свете прекрасно. Поэтому вы и себя считаете хорошими людьми. Скажите мне оба, считаете ли вы и меня хорошим человеком?

— На вас, пожалуй, приятно смотреть, — определил я.

— В вас есть хорошие задатки, — был ответ Мод Брюстер.

— Ну конечно! — почти рассердился он. — Ваши слова для меня пустой звук, они не содержат ясной и отчетливой мысли. Вообще это не мысль, а что-то расплывчатое, основанное на иллюзиях, а не на деятельности мыслительного аппарата.

По мере того как он продолжал говорить, голос его снова смягчился и зазвучал более интимно.

— Знаете, я тоже иногда ловлю себя на желании быть слепым к фактам жизни и только упиваться ее иллюзиями. Они лгут, они противны рассудку, но они дают наслаждения, а в конце концов наслаждение — единственная награда в жизни. Без него она была бы пустой. Взять на себя труд жить и ничего за это не получать — это хуже, чем умереть.

Он задумчиво покачал головой.

— Как часто я сомневаюсь в ценности нашего разума! Мечты гораздо ценнее и дают больше удовлетворения. И я завидую вам. Но только умом, а не сердцем. Зависть — продукт мозга. Я подобен трезвому человеку, который очень устал и смотрит на пьяного, жалея, что сам не пьян.

— Или подобны умному, который смотрит на дураков, жалея, что сам не дурак, — улыбнулся я.

— Вот именно, — ответил он. — Вы пара милых, обанкротившихся дураков. В вашем бумажнике нет фактов.

— Но мы тратим не меньше вас, — вставила Мод Брюстер.

— Вы можете тратить и больше, раз это вам ничего не стоит.

— Но мы рассчитываем на вечность и потому берем из нее.

— Поступая так, вы получаете больше, чем я, затрачивающий добытое мною в поте лица.

— Почему же вы не измените вашу монетную систему? — спросила она.

Он быстро взглянул на нее и огорченно ответил:

— Слишком поздно. Я бы и рад, пожалуй, но не могу. Мой бумажник набит старыми бумажками, и я ничего не могу поделать. И я не могу заставить себя признать ценность в чем-нибудь другом.

Он умолк, и его взгляд скользнул мимо нее в морскую даль. Его первобытная меланхолия снова ожила в нем; своими рассуждениями он довел себя до припадка хандры, и можно было ожидать, что теперь следовало опасаться пробуждения в нем дьявола. Я вспомнил Чарли Фэрасета и понял, что грусть капитана есть кара, которую каждый материалист несет за свое миросозерцание.

Глава XXV

— Вы были на палубе, мистер ван Вейден, — сказал на следующее утро за завтраком Вольф Ларсен. — Как погода?

— Довольно ясно, — ответил я, глядя на полосу солнечного света, проникавшую через открытый трап. — Свежий вест, который еще усилится, если верить предсказаниям Луи.

Капитан с довольным видом кивнул головой.

— Есть ли туман?

— Густая пелена на севере и на северо-западе.

Он снова кивнул, с еще более довольным видом.

— А как «Македония»?

— Не видно, — ответил я.

При этом сообщении лицо у него вытянулось, но я не мог понять, что именно могло так разочаровать его.

Но вскоре я узнал это. «Дым на горизонте!» — раздалось с палубы, и лицо его просветлело.

— Отлично! — воскликнул он и тотчас же встал из-за стола. Он поднялся на палубу и прошел на кубрик. Охотники первый раз завтракали в своей новой столовой.

Ни Мод Брюстер, ни я почти не дотронулись до еды и только тревожно переглядывались и прислушивались к голосу Вольфа Ларсена, проникавшему в каюту, через переборку. Говорил он долго, и конец его речи был встречен диким одобрительным ревом. Слов мы не могли разобрать, но было очевидно, что они произвели на охотников огромное впечатление.

По звукам с палубы я догадывался, что матросы были вызваны наверх и готовились спускать лодки. Мод Брюстер вышла вместе со мной на палубу, но я оставил ее на юте, откуда она могла видеть всю сцену, не участвуя в ней. По-видимому, и матросам сообщили, в чем дело, так как они работали с необыкновенным подъемом. Охотники гурьбой вывалились на палубу с дробовиками, патронташами и, что было уж совсем необычайно, с винтовками. Последние редко брались в лодки, так как котики, убитые с дальнего расстояния, всегда успевали потонуть, прежде чем лодка добиралась до них. Но в этот день при каждом охотнике была его винтовка и большой запас патронов. Я заметил, как они довольно ухмылялись, посматривая на дымок «Македонии», который поднимался все выше и выше, приближаясь к нам с западной стороны.