Алекс Белов - Зелёные Созвездия
— Скоро врач приедет, — говорит он. — Быстро возвращайся в кровать.
Ему приходится отдирать меня от тела Каштана, а когда получается, я начинаю рыдать навзрыд.
— Дедушка, зачем ты его срубил! — кричу я, позволяя деду тянуть меня к дому.
Мир кружится.
Мне плохо.
Меня тошнит.
— У него мать умерла, а он за Каштан убивается, — ненавистно ворчит дед.
Да. У меня мать умерла. У меня весь мир рухнул. Я тоже хочу умереть.
Голову ведёт влево слишком сильно, и я снова теряю сознание.
* * *Уже ночь, когда я открываю глаза в следующий раз. Луна сквозь окно разрисовывает игрушки, мебель, стены сюрреальными серебристыми геометрическими фигурами.
Я не двигаюсь. Мне снилось что-то очень ужасное. Какие-то неясные тени, голоса. В доме тишина и чувствуется пустота. Хочу пить, но боюсь спустить ноги с кровати.
Я чужак.
Зачем Природа до сих пор держит меня? Разнеси же меня на части к чертям собачьим.
И тогда я вижу тени. Те, что преследовали меня в кошмаре. Они выбрались наружу и теперь искривлялись, ползая по стенам, словно змеи.
Ты моя умничка, — шептал невидимый голос. — Ты мой маленький зайчик.
Щупальца тянулись к простыне.
— Кто ты? — тихо спрашиваю я. И мне даже не страшно. Мне больно, одиноко и пусто. Может, это существо заберёт меня в ад? Пускай. Умоляю.
Я люблю тебя, — говорит голос. — Ты убил папу, маму, Каштан.
— Я не убивал, — пищу я и снова начинаю плакать.
Ещё как убивал! — насмешливо восклицает голос. — Я могу дать тебе силу. Гораздо большую, чем была. Тебе стоит только захотеть.
— Я хочу, чтобы всё было как прежде, — всхлипываю я. — Чтобы мама была жива. И Каштан. И даже папа.
Этого никто не сможет сделать, даже я.
Тени обволакивают одеяло, превращая меня в кокон. Они холодные и противные. И вдруг в голове мелькает непонятная мысль. Я уже слышал этот голос. Когда? Где?
Вспоминай, Никитушка. Вспоминай, — мурлычет тень.
Это случилось тогда, когда…
Нет! Ничего тогда не было!!!
Быыыыыыло.
— Заткнись! — цежу я сквозь зубы и откидываю одеяло. Тени разлетаются в прах, но лишь те, что сковывали мою кровать. Существо вещает из глубины тёмного угла.
В квартире стоит тишина. Никого нет. Я сначала смотрю на раскрытую книжку с изображением Оле-Лукойе. А потом смотрю на окно…
— Пошёл вон! — вскрикиваю я негромко, но в сердцах.
Ай-яй-яй. Я для тебя столько всего сделал, а ты… Я спас твою жизнь.
(…что-то плохое в ту ночь случилось…)
— Ты ничего мне не делал! Ты не спасал мою жизнь, — говорю я и сажусь на кровати. Дедушка с бабушкой сняли с меня грязную одежду.
(…тайфуны в степи, казалось, имеют глаза…)
Да что ты говоришь! — снова насмешливо вскрикивает голос. — А это чья заслуга?
Я сущностью чувствую шевеление на стене. Поворачиваюсь и застываю в изумлении. На стене висит чёрный надувной круг с изображением зонтика.
Его могло унести при первом толчке, но ты проснулся, а он у ног. Он мог прохудиться и сдуться, и ты бы пошёл на дно, но он стойко держал твоё тело, пока Море не соизволило спасти тебя. Если бы не я, тебя не было бы уже в живых. Я борюсь за твою жизнь с тех самых пор, как ты сделал выбор.
— Какой выбор? — я встаю и оглядываюсь в поисках воды. Всё нутро отторгает этот разговор, я стараюсь зациклиться на бытовых мыслях.
Ну как же, помнишь, тогда прохладной…
— Стоп! — я вскидываю руку и шарахаюсь. Голова кружится. — Я ни-че-го не хочу слышать. Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Ну ладно. Не будем ворошить прошлое, — отвечает голос. — Давай поговорим о настоящем. Ты можешь стать лучшим из лучших. Тебе стоит только захотеть. Делай то, что я говорю, и получишь силу большую, чем была.
— О какой силе ты говоришь? — спрашиваю я.
Оооо, ты сможешь управлять всеми неживыми предметами. Хочешь, превратишь бензопилу дедушки в страшного робота. Наделишь её разумом. Можешь управлять землёй. Воздвигать горы, холмы. При этом ты останешься зелёным ребёнком. Ты будешь слышать голоса деревьев, воды. Разве не здорово?
Я падаю, потому что комнату так сильно шатает, как при девятибалльном землетрясении. Щека упирается в коврик, взгляд целится в темноту под кроватью, откуда ползут новые щупальца тени.
— Я хочу только одного, — молюсь. — Чтобы весь этот ужас прекратился. Чтобы забыть о боли, о потери мамы, Каштана.
О! — голос весело восклицает. — Уж это легко! Легко и просто!
Из моих глаз льются слёзы. Я хочу только одного: спать и плакать, плакать и спать.
Спи, — шепчет голос. — Сегодня ты слишком слаб, чтобы принимать решения. Спи. Завтра ты проснёшься бодрым. Тогда и поговорим.
Щупальца теней наползают мне на глаза, и я проваливаюсь во тьму.
* * *Утро бьёт в окно ясным небом. Я открываю глаза и вижу перед кроватью… Володьку. На душе становится легко, хоть у него и мрачный вид.
Я слабо улыбаюсь. Всё тело сковывает слабость. Хочется есть.
— Я подумал подождать, пока ты проснёшься, — тихо говорит Володька.
— Ты, вероятно, хочешь меня убить, — говорю я.
— Нет, почему же, — говорит он и молчит. Молчит, ибо знает, что я вижу в его сущности: он хочет меня убить. Но злости там очень мало.
— Всё как-то пошло наперекосяк, — вздыхаю я. — Сначала, очень давно папа умер. Теперь мама. Почему так?
В горле опять клокочет тугой ком.
— Ещё ты разрушил мою работу и убил Каштан, — оповещает Володька.
— Да, натворил я делов, — вздыхаю и отвожу взгляд от ясных зелёных глаз друга.
— Я пришёл на минутку, — говорит Володька. — Надо сказать тебе самое главное, чтобы ты перестал совершать ошибки.
— Меня теперь исключат из сообщества зелёных детей?
— Никто не вправе тебя исключить, кроме тебя самого. Плохая новость, что ты уже это сделал. Ты исключил себя. Ты поставил стену между собой и Природой.
— Я теперь такой как все?
— Да.
— И я теперь не могу слышать голоса деревьев?
— Да.
На душе становится так горько, что в очередной раз хочется закрыть глаза и умереть.
— Но я пришёл не за этим, — говорит Володька. — Я должен тебе сказать, что не нужно тебе винить во всём Природу. Твою маму убила не она. Яхту потопила тоже не она. Природа очень хочет, чтобы мы были живы, и наши родители. Потому что родители — единственное связующее звено между нами и обществом. Другие люди нас не понимают, знаешь ли.
— А кто тогда убил мою маму и тех ребят на яхте? Мы же сами, ответишь ты?
— Нет, — покачал головой Володька. — Я больше ничего не скажу. Обычным людям больше знать нельзя. — Его слова больно царапают сердце, и я проглатываю солёный ком.
