Святослав Сахарнов - Повести и рассказы

— Долго же вы добирались! — крикнула она. — А я вас жду, жду.

Матросы кивнули ей как старой знакомой.

Женщина протянула мне руку.

— Эля Михтарьянц!

Никакого кораблекрушения.

«Вот так раз! — подумал я. — Она, как видно, жила тут и работала. Учёная».

Михтарьянц и верно оказалась учёным-орнитологом. На острове она прожила четыре месяца. Теперь настал срок уезжать.

Мы стали помогать ей собирать вещи.

Набежал дождь. Он посыпался из ясного неба мелкой водяной крупой и кончился так же неожиданно, как начался.

Когда постель и одежда были увязаны, Эля принялась складывать приборы и журналы с записями — их она не доверяла никому. А мы с матросами отправились бродить по острову.

С камня на камень, с камня на камень — камни мокрые, загаженные птицами, скользкие.

Вот и вершина острова, самая макушка скалы.

Здесь на крошечной, с ладонь шириной, площадке сидела кайра. Увидев меня, она по-змеиному зашипела, нехотя снялась и, распластав крылья, уплыла вниз, где лучилась и сверкала солнечными искрами вода.

На площадке осталось яйцо — зелёное в коричневую крапинку, один конец тупой, другой острый. Я положил его на наклонный камень, яйцо не покатилось, а покачалось, повернулось тупым концом вниз и замерло.

Яйцо-неваляшка, яйцо — ванька-встанька! Так вот почему не падают вниз с обрыва ни в дождь, ни в ветер арьи яйца!

Постояв на вершине, я начал спуск. С камня на камень, как по лестнице.

Справа и слева из-под камней, поблёскивая белыми грудками, шипят кайры. Тоже сторожат яйца.

Лез, лез, снова попал на край обрыва. Снова под ногами море. Сбоку на фоне воды — две чёрные змеи. Поднялись на хвосты, вертятся, раскачиваются, пугают.

Никакие это не змеи. Два баклана устроили на выступе скалы себе дом. Сидят бок о бок, оба, как сажа, чёрные, вокруг глаз — оранжевые ободки. Ворчат, успокаивают друг друга: «Не посмеет тронуть, не посмеет, уйдёт!»

И верно — уйду. Можете не волноваться!

Я отполз в сторону, и тотчас один из бакланов метнулся вниз. Словно чёрная стрела полетела с обрыва, вонзилась в воздух, прочертила прямую линию.

Развернулись крылья — баклан уже на воде. Качается чёрной лодочкой сейчас начнёт ловить рыбу.

А подруга его осталась на камне. Косит на меня оранжевым глазом. Если присмотреться, под ней между лапами — яйцо.

«Когда ты уйдёшь?»

Ушёл я, ушёл. Дальше пополз. Вниз.

Скатился со скалы, а там — Михтарьянц.

— Идёмте, — говорит, — я вам сейчас топориков покажу.

Здесь, внизу, где каменные уступы пошире, травы побольше, и гнездятся топорики.

Сели мы с Элей в траву, стали наблюдать.

Ара — взрослому человеку по колено. Топорик меньше раза в два. Сам бурый, на голове — два лимонных хохолка. Нос красный, лопаточкой. Лапки тоже красные.

Гнёзд топорик не вьёт, на карнизах, как бакланы, не сидит — роет норы. Вот один старается: тюк, тюк! — красной лопаточкой. Носом долбит землю, лапками из-под себя выбрасывает.

Взлетает топорик так: часто-часто замашет короткими крыльями, толкнётся — и пошёл. Пока набирает скорость, лапки опущены, пальцы перепончатые растопырены, точь-в-точь самолёт на взлёте. Но вот набрана скорость — можно убирать шасси, — и топорик лапки подобрал, к пузечку прижал, стрижёт воздух крыльями. Только свист идёт!

И садится топорик, как самолёт. Подлетел, выпустил лапки, затормозил крыльями — фррр! — и приземлился около своего дома.

Мы с Михтарьянц идём, стараясь не шуметь, мимо россыпи валунов, мимо нор, пробитых в зелёной траве. Смотрят на нас умные птицы, поворачивают вслед пёстрые хохлатые головы.

— Наш северный попугай! — сказала про топорика Эля.

У неё для всякой птицы здесь — прозвище, про всякую — сто историй. Недаром она на острове то одна, то с товарищами уже второе лето.

Родилась Эля далеко от Командорских островов — в Армении.

Раскалённые красные камни, синие горы, маленькое селение посреди сухой безводной долины. Воду девочка видела всегда помалу: в ладошках когда умывалась, в кружке — когда пила, на дне колодца — когда отец открывал крышку, чтобы опустить ведро.

Выросла, окончила институт, попала во Владивосток. А тут — море! Вода до самого горизонта. Поражённая, решила: тут и останусь.

Как все горянки, была она молчалива и не боялась одиночества. Поэтому, когда ей предложили поехать на остров изучать птиц, сказала:

— Ладно! — и очутилась на Арьем камне.

При сборах опытные люди советовали:

— Сапоги обязательно возьмите резиновые — в них нога не скользит. И конечно, примус: деревьев на острове нет, костерок не разведёшь. Одеяло потеплее, свитер — даром что лето, может и снег пойти…

— Это в июне-то?

— В июне.

Самой страшной была первая ночь. Катер, который привёз её, ушёл. Набежали тучи, солнце село — темнота! Ни зги. Висит где-то между чёрной водой и чёрным небом крошечная палатка, в ней — на железной койке маленькая женщина.

Где-то внизу ворочается океан. Ветерок шевелит траву, а женщине кажется: кто-то подкрадывается. Идёт кто-то по скале, всё ближе, ближе… Камень упал. Крикнула морская птица…

Достала Эля из ящика примус, чиркнула спичку — разожгла. Вспыхнул над примусом голубой огонёк, зажурчал. Набрал силу, стал жёлтым, красным, по палатке побежало, заструилось тепло. Шумит примус! Будто появился собеседник: торопится что-то рассказать, шумит взахлёб, а Эля сидит, слушает его и кивает…

Потом привыкла. И к темноте, и к ветру. Бывает, задует он, белой пеной покроется океан. Волны — с размаху — о камень. Гудит скала!.. Посыплет дождь, тонкой водяной плёнкой покроет скалы, траву, тропинки.

И только птицы, верные соседи, по-прежнему галдят, хлопочут.

— Я их тогда и полюбила, — говорит Михтарьянц. — Они бесстрашные! Хотите, расскажу, как они ведут себя в ненастье?

На островок обрушивается шторм, а колония не прерывает дел. Во время самых диких ветров можно видеть в воздухе птиц. Только когда сидят, они поворачиваются носами к ветру да потеснее прижимаются к скале…

И ещё рассказала Михтарьянц: когда на Арий камень первый раз упал туман, она тоже оробела.

Было безветрие. Туман наполз с океана плотной стеной. Стало трудно дышать. На лице, на плечах — мелкие водяные капли. Всё — как в молоке, вытянешь руку — не видно пальцев.

— Туман застал меня на берегу озерка. До палатки — шагов десять, а не дойти. Вдруг упадёшь со скалы? Или подвернёшь ногу… Села я на камень и стала ждать. В тумане, вы знаете, слышен даже самый слабый звук. И вдруг отовсюду понеслись крики, зашуршали крылья. Это взлетали и садились ары, бакланы, ссорились чайки, свистели крыльями топорики. Представляете: в такой туман не выпускают самолёты, бывает, становятся на якорь корабли, а птицы летают!