Сергей Жемайтис - Клипер «Орион»
— Спасибо…
С последним ударом в рынду, извещавшим об окончании вахты, на мостик поднялся Стива Бобрин, а за ним лейтенант Фелимор и четыре матроса — рулевых.
Гардемарин каждый день меняет белые перчатки, и, хотя в них очень жарко, отекают руки, он стоически носит их как память о красивой продавщице. Надевая перчатки, он, снисходительно улыбаясь, посматривает на Фелимора — своеобразная месть в духе Стивы Бобрина.
Фелимор стойко переносит ежедневные выпады, хотя ему очень неприятно это подчеркивание каких-то отношений фатоватого офицера и его невесты.
Приняв вахту, гардемарин, заложив руки за спину, стал ходить по мостику, зверем посматривая на рулевых да изредка кидая небрежные взгляды на паруса. Фелимор «берет» солнце секстантом. Проведя обсервацию, он сообщил результаты своему старшему по вахте.
— Хорошо, я проверю, — небрежно бросил Бобрин и погрузился в меланхолическую задумчивость. «Проверю» ой говорит все с той же целью — «уесть английского офицеришку», показать ему его настоящее место, хотя он не раз убеждался, что Фелимор отлично справляется с астрономическими вычислениями и даже заслужил похвалу самого командира.
Гардемарину было над чем подумать. Он твердо верил, что попал в полосу неудач. Провал за провалом следовали во всех его служебных и личных делах. Его бросало в жар, когда он вспоминал недавнее посещение каюты командира.
Новиков с присущей ему оскорбительной манерой убеждал Стиву Бобрина выдержать характер и оставаться под арестом хоть до Владивостока, если раньше клипер не попадет в руки к немцам или англичанам, не ходить с повинной к «этому социалисту». Гардемарин дал слово офицера, что последнее исключено, и даже сделал вид, что оскорблен таким подозрением. И в тот же день пошел к командиру.
Воин Андреевич выслушал ого сбивчивую покаянную речь и сказал устало:
— Хорошо, оставим на время паши разногласия по вопросам политики.
— Навсегда!
— Вы сами не верите тому, что говорите. Слишком часто менять убеждения не следует, а кто так поступает, тот в лучшем случае вызывает сожаление. Хорошо, Степан Сергеевич, можете нести свою вахту вместе с лейтенантом Фелимором. Отличный офицер…
— Разрешите узнать, в качестве кого будет находиться лейтенант Фелимор на моей вахте?
К Бобрину мгновенно вернулась его прежняя самоуверенность, как только он осознал, что прощен и, следовательно, восстановлен в прежних правах.
Заметив перемену во всем облике гардемарина, командир улыбнулся:
— Лейтенанта Фелимора можете считать стажером.
— Стажера к стажеру?
— Какой вы стажер? Я думаю, вам будет приятно находиться в обществе этого симпатичного офицера, и не без пользы к тому же. Вы будете его учить управлению парусами, а он усовершенствует вас в английском языке.
Мягкий тон и улыбку командира Бобрин расценил как проявление слабости. «Конечно, он нуждается во мне. И не сегодня-завтра ему пришлось бы просить меня забыть прежние недоразумения и приступить к службе. Я-то, идиот, поверил слухам». Бобрин, сузив глаза, сказал:
— Мое производство задержано из-за неурядиц в России. Я все еще гардемарин — выпускник старшей роты Морского корпуса. Тоже пока стажер. Конечно, лейтенант Фелимор имеет формально больше прав. Хотя… — голос Стивы Бобрина дрогнул.
— Ну что вы, голубчик! Все обойдется, и вы получите свое офицерское звание, хотя вы и так уже мичман, приказ о вашем производстве должен быть давно подписан, да затерялся в пути. Поймите: война и революция! Придем во Владивосток, я подам новую аттестацию с просьбой присвоить вам внеочередное звание лейтенанта! Ну, ну, мамочка моя. Хорошо. Идите. И забудем наши прежние недоразумения, как хорошо, что вы пришли, и вот мы все уладили, как в лучшие времена.
Гардемарин вышел с высоко поднятой головой, ликуя, что командир сдал все свои позиции и явно искал его расположения.
Воин Андреевич также остался доволен своим разговором с Бобриным. Он всегда стремился найти в человеке хорошие черты и с величайшей радостью находил их. Ему показалось, что Стива Бобрин пережил, перестрадал и понял неправильность своего поступка и теперь искренне раскаивается в нем. Воин Андреевич высоко ценил рвение к службе, и здесь Бобрин приятно изумил его.
«Конечно, мальчишка самолюбив, да кто бы на его месте хладнокровно отнесся к назначению на свою вахту старшего по званию в качестве стажера? Затем надо принять во внимание и задержку с производством, а также дурное влияние артиллерийского офицера. Хотя…» — Воин Андреевич задумался, отыскивая и у Новикова хорошие стороны, и, конечно, нашел их. Новиков исправен по службе, смел, и хотя слывет человеком желчным, злым, но последние неприятные качества имеют вескую причину: у него язва желудка.
Командир с легким сердцем поднялся на мостик, сел в свое бамбуковое кресло и раскрыл «Историю величия и падения Рима».
В это время Стива Бобрин объяснялся с Новиковым в его каюте.
— Поймите наконец, — говорил он шепотом, прислушиваясь к шагам на палубе, — если мы хотим победить, то должны оставить прежние предрассудки.
— Предрассудки?
— Именно! Прежние понятия в нашей игре устарели. От них несет нафталином.
— Все устарело?.. Все к черту? Веру, царя, отечество! Да?
— Как вы можете, Юрий Степанович?
— Сейчас все можно.
— Да! Но только для достижения наших целей. Тут мы должны действовать, как монахи ордена иезуитов.
— Цель оправдывает средства? Все можно?
— Да, Юрий Степанович. Подумайте сами, что бы мы выиграли, если я бы продолжал сидеть под домашним арестом и ждать суда чести? Теперь же я становлюсь боевой единицей и нахожусь в стане врага. Неужели вам не понятны преимущества этого?
Новиков расплылся в язвительной улыбке:
— Не хватило выдержки. Не сегодня, так завтра командиру пришлось бы сменить гнев на милость. Ведь вахту нести некому.
— Разве вы не знаете, что вахтенным офицером хотели назначить боцмана?
— Разговорчики. Сошел бы с позором после первой вахты.
— Если нет?
— Заведовали бы мачтой, и только. Спокойней. Пусть сами отдуваются! Навязали нам ненужный рейс. Нашли время совершать кругосветные плавания, когда там, — он показал пальцем на северо-восток, — там мы и наш груз нужны дозарезу! Ну, ладно. Черт с вами, только не могу не заметить, какой вы сукин сын, дорогой мой Стива. — Он дохнул на него водочным перегаром. — Ну и сообщнички у меня, один другого хлеще. Но вы в одном правы — надо не стесняться в средствах. Вы должны «охладеть» ко мне и барону, постарайтесь снискать дружбу радиста. Путь еще немалый, все может случиться, и вы вместо мичмана можете сразу стать старшим офицером. Выпьем за вашу сногсшибательную карьеру!..
