Джон Пристли - Затерянный остров

Спустя пять дней пути Уильям по-прежнему не знал, что Терри о нем думает. Неизвестно, догадывалась ли она вообще о его чувствах. Ее, привыкшую мгновенно покорять сердца, без сомнения, задела холодность Уильяма в самую первую их встречу и оторопь от перспективы ехать на Таити вместе. Она приняла вызов и бросила все силы на то, чтобы завоевать непокорного. Однако теперь Уильям видел, что изначальная холодность сыграла ему на руку — он выгодно отличался от многочисленных ловеласов, попадавшихся ей на пути (калифорнийцы, если верить ее словам, не пропускали ни одной юбки). А потом их сблизило общее дело, общий восторг перед Южными морями, и Уильям ни на секунду не сомневался в расположении Терри. Она неизменно была рада ему, никогда не скучала в его обществе. Временами — в основном когда Терри пропадала с Бурлекерами, Стоками и другими американцами в курительной — Уильям чувствовал себя забытым и испытывал гнетущее ощущение, что никогда больше не сможет привлечь ее внимание ни словом, ни делом, словно превращался вдруг в писклявого лилипута. Такое, впрочем, происходило нечасто. На корабле знали примерно, что у него с Терри какое-то общее дело на Таити, а у части пассажиров сложилось впечатление, будто их отцы когда-то были партнерами. И все равно оставалось не очень понятным, что связывает яркую американку и тихоню англичанина, тем более что суть своего общего дела они никому не раскрывали. Разумеется, как Терри и предвидела с самого начала, не обошлось без слухов. Австралийки — миссис Матерсон со своей приятельницей мисс Страуд — поджимали тонкие губы при виде прелестной мисс Райли и довольно сухо держались с Уильямом, который, в свою очередь, тоже их не жаловал. Но даже эти завзятые сплетницы не смогли ничего разнюхать. Каюты Уильяма и Терри находились на противоположных концах судна, и оба старательно избегали визитов друг к другу.

Разумеется, такая девушка, как Терри, не могла остаться на корабле без мужского внимания. Ретивее всех был Роджерс, высокий загорелый инженер из Сиднея. Мистер Канток, сосед Уильяма и Терри по столу, тоже проявлял неизменную галантность и мог поднести Терри коктейль, однако, в отличие от Роджерса, не действовал Уильяму на нервы. Не отставал и Бурлекер — когда удавалось ускользнуть из-под пристального взгляда жены. А еще один из безликих французов — молодой и приятный собой — с каждым днем проступал в обществе Терри все отчетливее. Уильям, к своему ужасу, понял, что способен на страшную ревность, от которой нет спасения. Он распахнул окно в надежде полюбоваться луной и звездами и вдохнуть полной грудью аромат своей любви, а вместо этого впустил чудовище и теперь не мог от него избавиться. Уильям едва сдерживался, чтобы не сорваться на этого хлыща Роджерса, громогласного, напыщенного невежду, но, к сожалению, достаточно яркого, чтобы завладеть вниманием девушки до конца плавания. Он отлично танцевал, прекрасно плавал, отменно играл в палубный теннис и кольца, а кроме того, не лез за словом в карман. Уильям осторожно внушал себе, что Терри нипочем не раскусит этого пройдоху, такое по силам только англичанину или земляку-австралийцу. Поэтому Уильям ронял намеки — довольно язвительные, а иногда отпускал колкости и в адрес других пассажиров, с которыми Терри болтала и смеялась, и сам на себя досадовал в такие моменты. Счастье не задерживалось надолго. Взмыв на вершину блаженства, Уильям уже через час ощущал уколы ревности и беспокойства, а когда обида проходила, оставались пустота и ощущение ненужности. Однако достаточно было одного слова, ласкового взгляда, осознания того, какая Терри замечательная, и Уильям вновь взмывал на седьмое небо, мечтательно улыбаясь яркому солнцу. Каждый день был отравлен сладкой горечью.

На исходе пятых суток плавания восхитительная звездная ночь не оставила ему выбора, вынуждая что-то наконец сказать или сделать. Он танцевал с Терри на очерченной мелом площадке рядом с курительной на верхней палубе. Корабль скользил по волнам, словно старая комнатная туфля по персидскому ковру. Океан ластился и мурлыкал. Из динамика, подключенного к стоящей внизу радиоле, звучали навязчивые танцевальные ритмы, с погружением мира в темноту становящиеся все проникновеннее и грустнее. Сперва Уильям потанцевал с Терри (разочаровав полнейшей неопытностью), затем его перехватила бойкая мисс Сеттл, далее он изобразил пародию на вальс с высокой сутулой миссис Киндерфилд, после чего отправился отсидеться и отдышаться в шезлонге у стенки. Там к нему подсел мистер Бутройд, рослый скандинав, и завел бесконечный разговор, перескакивая с темы на тему — от кроличьих шкурок до ловли тунца. Люди постепенно разбредались подальше от музыки — кто в курительную за последним бокалом и сандвичем, кто по каютам. Уильям вяло обменялся репликами с полудюжиной пассажиров, а потом, увидев, что Терри продолжает танцевать — попеременно с Роджерсом и вторым помощником, высоким светловолосым новозеландцем, виртуозным танцором, — удалился в курительную за двойной порцией виски с содовой. Навязчивые мотивчики по-прежнему звучали в ушах меланхоличным фоном. В курительной он надолго не задержался. Бурлекеры вместе со Стоками и за компанию с ними миссис Киндерфилд и хмурый Джабб галдели наперебой, мистер Канток в дальнем углу галантно угощал сандвичами и коктейлями миниатюрную миссис да Сильва. Не желая ни к кому из них подсаживаться, Уильям почти залпом прикончил свой бокал и вышел на палубу прогуляться. Терри все еще танцевала, оставшись единственной из дам, если не считать мисс Страуд. Роджерс раздувался от гордости.

Уильям медленно миновал освещенный пятачок и двинулся дальше по безлюдной палубе, преследуемый музыкой, в которой теперь слышалась издевка. От последнего бокала вновь проснулась жалость к себе. Уильям задумчиво курил, глядя на мерцающие в воде отблески огней и бегущую вдаль призрачную пену, а потом грустно уставился на горизонт, где смыкалась темная вода с беззвездным небом. Его одолевала непонятная тоска. Танцевальная музыка не умолкала, раздражая своей монотонностью. «Черт подери — неужели трудно дать людям хоть час тишины?» — брюзжал в ушах сварливый голосок.

Он вернулся поближе к танцующим и, облокотившись на поручень, снова устремил взгляд вдаль. Музыка смолкла, ночь вдруг стала непроницаемой. Уильям, не оборачиваясь, продолжал угрюмо смотреть на горизонт.

— Хеллоу, Билл! Я думала, ты ушел в бар.

Увязавшийся за Терри Роджерс нерешительно следовал чуть позади. В светло-голубом слегка мерцающем вечернем платье, которого Уильям прежде не видел, Терри выглядела очаровательно. Уильям окинул ее взглядом и отвернулся. Он знал, что ведет себя по-дурацки, но ничего не мог с собой поделать.