Саша Кругосветов - Киты и люди
– Кто эта баньши?
– О моя Ирландия, моя прекрасная Эйре! Родина необычных, таинственных существ, родина великих героев. О сиды[37] (сидхе), живущие внутри зелёных холмов, они же – неунывающие эльфы, они же – лепреконы, озорные сказочные человечки, хранители золота. Они же – башмачники (hath brogan). О Партолон (Варфоломей), сын Сера (западно-ирл. – тот, кто остановит воды), пришедший согласно «Книге бурой коровы» с запада после потопа и победивший великанов фоморов. Ушедший потом в страну Север Мира, породивший туатов[38], которые вернулись потом в Эйру. О Немед, пришедший из страны мёртвых, победивший партолонцев. Ушедший в Грецию, породивший «народ мешков» Фир Болг, «людей мешков», которые тоже вернулись в Эйру и поделили ее с туатами. О великий музыкант Крейнтине, ведь это ты погубил ирландского короля Кормака Мак Эйрта девятью магическими языками пламени, вырывающимися из твоей волшебной арфы. О Этайн, Этне, сказочная фея-сидхе, которая дважды превращалась в земную женщину Эйлид Прекрасную. Она была женой короля Кормака, а до этого – его бабкой, женой Коннана Ста Битв. Становясь обычной женщиной, она сохраняла свою волшебную красоту и способность мгновенно вызывать любовную страсть. Я встретил её, фею Этне, прекраснейшую из женщин, когда приехал из Америки в поисках родных. Я лежал в душистой траве. Вокруг – любимые ирландские пустоши. Это было как раз то время года, когда холмы покрываются сплошным лилово-сиреневым покрывалом цветущего вереска. Это был ни с чем несравнимый запах моей Ирландии. Нигде в мире вереск не цветет так буйно и так ярко. Я вдруг увидел силуэт девушки в белой одежде. На голове – венок из полевых цветов, толстые золотистые косы, светлые глаза, опушённые пшеничными ресницами, лёгкие веснушки на лице, сама – словно спелый плод, полный сладкого нектара. Она то ли шла, то ли плыла над вереском, огибая волнистые вершины холмов. Это была Этайн. Невозможно было не узнать её. Существо из потустороннего мира. На ней были башмаки с подошвой из белой бронзы, отделяющей ступню от земли. В руках – серебряная ветвь с тремя золотыми яблоками. Этайн в образе прекрасной Эйлид, сгоревшей когда-то в пламени волшебной арфы вместе с любимым мужем, королем Кормаком. Я окликнул её. Девушка остановила свой полёт. Я думал, она увидит меня и скажет: «Как долго же мне пришлось ждать тебя, Джеймс! Как бы мне хотелось навсегда забыть свою печаль. Эйлид в отчаянии – я потерялась в этих бесконечных вересковых холмах и не могу вспомнить, где мой родной дом, забери меня скорее, отвези в дальнюю страну на западе, где я смогу найти забвение». Ничего такого она не сказала мне, жалкому бездомному бродяге. В уголке её влажного рта висела вишенка. Она нежно улыбнулась и произнесла: «Если хочешь удержать меня, Джемми, отгадай загадку: что ярче искры?» Я ответил, не задумываясь: «Моя любовь». Эйлид покачала головой, не поверила мне. «Ярче искры – душа женщины между двух мужчин. Потому я и не останусь ни с тобой, ни с кем-то другим и вообще ни с кем». Встряхнула копной волос, поплыла над холмами и исчезла вдали.
«Невозможно было не узнать Этайн, существо из потустороннего мира»
– О белогрудая Эйлид, златокудрая Эйлид, твои губы краснее рябины! – запел он высоким гортанным голосом. – Есть ли лебедь такой, чья грудь белизною и нежностью может поспорить с твоею? Есть ли в море волна, что красою и плавностью бега с тобою поспорить посмеет, о Эйлид?
– Так кто эта баньши? – ещё раз спросил Джеймса кто-то из путешественников.
– А… баньши… Волшебная женщина, грустная, романтическая фея. Баньши, беан ши («небесные женщины») – это феи, в которых превратились боги из племени богини Дану[39] после того, как на территории Эйре появились сыновья Миля[40], предки ирландцев. Они вынуждены были уйти вглубь земли и жить под холмами в земляных норах, прятаться среди болот в чащобах заколдованных лесов и среди облаков в волшебных небесах. Баньши могут принимать любой облик – облака, тени, куста, девушки и т. п. Люди представляют баньши бледнокожей красавицей с распущенными чёрными волосами, в длинном саване, с припухшими от слёз глазами.
Каждый порядочный ирландский род должен пользоваться покровительством женщины из-под холма. Потому что если у него нет этого покровительства, то какой же он в самом деле порядочный род? Вот уже тысячу лет ни один О’Коннолли не уходил с этого света без предупреждения баньши, не услышав перед смертью её призывный крик.
Баньши пролетает при свете луны; скорбные стенания, заунывный плач («киэнинг») и крики этой феи раздаются в ночной тишине, предвещая скорую гибель одного из членов опекаемого клана.
Она, баньши, следит за рождением младенцев и воспитанием юношей, за домашним очагом и за тем, чтобы конь не запалился, а копьё не сломалось. Она – то мудрая мать, то старшая сестра. Если ирландец умирает, женщины его рода собираются, чтобы оплакать его. Среди них – баньши. Она является в траурных белых одеждах, чтобы расчесать волосы умирающего своим серебряным гребнем и оросить его лицо слезами, а затем отходит в сторону и вместе с прочими женщинами поет отпевальную песню.
Сэр Вальтер Скотт полагал, что баньши не столько существо, имеющее какой-то облик, сколько зловещий смертный вой, наполняющий ужасом ночи холмы и нагорья Ирландии. Голос баньши похож одновременно на собачий вой и жалобные крики птиц. Я дважды слышал этот крик. Это происходило тогда, когда у меня на глазах теряли силы и уходили из жизни мои сестра и дядя.
«Древние истории и легенды глубоко укоренились в сердце этого человека. Смешно и трогательно, – подумал капитан Александр. – Бесстрашный моряк, путешественник, сам избравший путь опасных авантюр, участник индейских междоусобных сражений, переживший тюрьмы, рабство, бесправие, эпидемии, видевший самые страшные и уродливые явления человеческой жизни, живший среди преступников, падших женщин, тихих людоедов… Человек в трезвом уме и здравой памяти. И вот тебе на – верит в баньши, слышит призрачных арфистов, разговаривает с лесными нимфами и ни чуточку не сомневается в существовании лепреконов и прочей лесной нечисти. Счастливый О’Коннолли».
– Друзья мои, вы, наверное, решили, что у меня мозги набекрень, – сказал Джеймс, заметив задумчивый взгляд Александра. – Не знаю почему – время от времени со мной такое случается. Вот здесь, в моей груди стучит пламенное сердце настоящего ирландца.
Сумерки упали на море. Шлюпка была ещё недалеко от Нан-Матала, когда кто-то из матросов попросил Джеймса показать крик баньши. Какие-то странные звуки родились внутри горла ирландца. Тихое клекотание, похожее на далёкие неясные рыдания, постепенно нарастающие причитания, невыразимо скорбные, трагические, переходящие в жуткий, тоскливый вой. У моряков мурашки побежали по коже. И вдруг, когда «плач» новоявленного «баньши» уже утихал, со стороны острова, будто из-под воды, раздался могучий, подобный грому, рёв трубы. Моряки перестали грести. В наступившей тишине было слышно, как вода капает с поднятых весел. Звук трубы повторился несколько раз и исчез. Кто ответил на крик ирландца? Это не баньши. Она приходит в последние минуты жизни своего подопечного. Ирландец цел. Ничто ему не угрожает, баньши здесь делать нечего. Но кто-то или что-то услышало и поняло голос Джеймса. Услышало что-то родное в этом плаче и клекотании. И ответило. Может, это туннели Нан-Матала, настроенные на определённый звук, ответили эхом на «стон баньши»? Даже неунывающий ирландец выглядел обескураженным. Он же первым и разрядил обстановку.
