Лев Толстой - Свет маяка
Конечно, Александр до самой смерти своей не простил этого шага Сенявину и, уволив его в отставку, не принял вновь на службу даже во время нашествия Наполеона на Россию.
Менялась политика русского правительства в зависимости от положения в концерте европейских держав: вчерашние враги становились союзниками, друзья — врагами. Но доблесть русских моряков всегда оставалась неизменной.
Нужно сказать, что моряки наши при том же Александре I, хотя и не любившем флота, вышли уже на океанские просторы. Между прочим, Александру в 1818 году пришла мысль послать два брига для отыскания Южного полюса. Плавание это было богато открытием многочисленных, неизвестных до того островов, получивших названия «Бородино», «Тарутино», «Березина», «Смоленск», «Кутузов», «Багратион» и пр. — в память незадолго перед тем бывшей Отечественной войны. И хотя суда наши не дошли до полюса из-за сплошных ледяных полей, все же они подошли к нему ближе, чем суда всех исследователей Южной Арктики до этой экспедиции.
Плавание в Южном Ледовитом океане требовало от матросов и офицеров очень большой выдержки, выносливости, способности управлять парусами во время любой непогоды. Это была первая экспедиция русских моряков в неведомые до того воды и льды, и они выполнили ее с честью и с большой пользой для науки.
Одним из бригов командовал Лазарев, будущий адмирал, много поработавший над укреплением Севастополя, над увеличением мощи Черноморского флота.
Когда на престол Франции взобрался Наполеон III, племянник Наполеона I, он сделал все, чтобы поднять Турцию на войну с Россией, обещав ей всемерную помощь.
Осенью 1853 года началась эта война, которая привела к осаде Севастополя с суши при блокаде с моря.
Никогда, ни раньше, ни позже, вплоть до современной Отечественной войны, русские моряки не проявили столько беззаветного героизма, как во время обороны Севастополя.
Каждый человек наиболее силен, когда он в своей привычной стихии. Но моряки-черноморцы действовали тогда не на море, а на суше, бок о бок с солдатами, защищая свой родной порт и город как артиллеристы на бастионе, как участники почти каждую ночь повторявшихся вылазок, прочно вошедших в систему обороны. Напряженнейшие бои за Севастополь тянулись почти целый год (349 дней).
Моряки научили пехотинцев севастопольского гарнизона спокойно стоять под ураганным огнем противника даже тогда, когда генеральные сражения длились по десяти и более дней подряд. Площадка бастиона была для них той же палубой корабля, и когда на бастионе после выстрела откатывалось орудие назад по деревянному настилу, то раздавалась команда: «Орудие к борту!» Да и орудия эти в большинстве были сняты с кораблей.
Моряки с песнями шли на бастионы, даже на такой опасный, как четвертый, находившийся под интенсивнейшим перекрестным огнем многочисленных осадных батарей. Чуть только выбывал матрос у орудия, его немедленно заменял, как на корабле, другой матрос.
Весь стиль лихих вылазок, чрезмерно выматывавших противника, создан моряками, неизменно стоявшими во главе каждой вылазки.
Презрение к смерти, какое обнаруживали на каждом шагу моряки, вело, конечно, к большим потерям и вызвало даже приказ «отца матросов», адмирала Нахимова, который пытался разграничить «удальство» и «храбрость». «Не удальство, — говорил он, — а только истинная храбрость приносит пользу отечеству, и честь тому, кто умеет отличить ее в своих поступках от первого».
Но как и самому Нахимову, так и любому из моряков трудно было отличить удальство от храбрости: слишком напряженной была обстановка знаменитой обороны. И так велик был патриотизм моряков, что многие из них, закаленные в боях, плакали, когда по приказу главнокомандующего Горчакова вынуждены были взрывать и покидать родные бастионы.
Имена учеников Лазарева — адмиралов Нахимова, Корнилова, Истомина, Новосильского, Панфилова, капитанов 1-го и 2-го ранга — Юрковского, Зорина, братьев Перелешиных, Будищева, Бутакова, Руднева, лейтенантов Бирюлева, Белкина, Завалишина, Стеценко, Никонова и других, а также многих матросов, начиная с легендарного храбреца Кошки, Болотникова, Шевченко и других, навсегда остались в истории этой войны, а частью — в памяти народной.
Военные пароходы, которых было всего шесть, малосильные, колесные, но с лихими командами, нередко помогали гарнизону Севастополя при отражении штурмов. Они подходили к берегу на самую близкую дистанцию, необходимую для действия картечью. Они же выручили и отступавшую после Инкерманского боя армию нашу, на которую наседали французы.
Упорнейшая, доблестная защита Севастополя до того измотала силы французов, что они первые заговорили сначала о перемирии, а потом о мире. И мир, который был заключен тогда, никак нельзя назвать иначе, как только почетным.
Известно, что о Бородинском бое Наполеон I говорил: «Здесь русские приобрели право считаться непобедимыми». Это право подтверждено было защитой Севастополя, отбившей у союзных армий всякую охоту идти после оставления нашими бойцами севастопольских руин не только в глубь России, но даже и в глубь Крыма.
Русские моряки вправе гордиться тем, что благодаря главным образом черноморцам спасено было достоинство России.
Капитан 2-го ранга Руднев молодецки командовал тогда пароходом «Херсонес» и спас его при общем затоплении оставшихся после очищения Севастополя судов. Другой Руднев в начале русско-японской войны, командуя крейсером «Варяг», принял бой у Чемульпо, на Дальнем Востоке, с целой японской эскадрой. Высадив после боя с израненного судна команду, он затопил его и канонерскую лодку «Кореец», открыв кингстоны, но не сдал японцам. Так же самоотверженно сражался в одиночку с целым отрядом японских судов и миноносец «Стерегущий», погибший в этом бою. Геройски сражались с эскадрой Камимуры крейсера владивостокского отряда «Рюрик», «Богатырь» и «Россия».
Большой героизм и доблесть проявляли русские моряки, и если неудача постигла наш Балтийский флот в генеральном сражении при Цусиме, то в этом виновато морское министерство того времени. Именно оно сочинило заведомо нелепый поход старых в большинстве кораблей вокруг света для встречи с отлично подготовленным и несравненно более сильным японским флотом в японских же водах, где постоянно совершались маневры флота и была пристреляна каждая пядь Цусимского пролива.
Отголоском Цусимы, где погибло много балтийцев, явилось восстание черноморцев на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков», послужившее сигналом к революции 1905 года.
Матросы, хранившие традиции непобедимости, не могли иначе реагировать на Цусиму. Это слово стало нарицательным и понималось как крушение, разгром не столько флота России, сколько русского правительства, бездарного, жестокого, паразитического, невежественного и отгороженного непроходимой бездной от трудящихся масс.
