Питер Бенчли - Девушка из Моря Кортеса

За ужином в тот вечер Хо настойчиво, в деталях рассказывал Паломе и матери обо всех своих рыбацких достижениях.

Он хвастался, как много рыбы было поймано, подробно описывал, как сильно сопротивлялся морской окунь, как акулы кружили вокруг их лодки, стараясь стянуть улов.

Палома сидела молча, зная, что любое ее высказывание приведет к ссоре. А их мать Миранда улыбалась и говорила, кивая:

— Это здорово.

Взглянув на Палому, Хо продолжал:

— Я даже швырнул свой гарпун в манта-рэя, гигантского морского дьявола. Он увернулся в последний момент, и я промахнулся. А потом, я клянусь, он развернулся и напал на лодку. Хорошо, что я быстро управился с лодкой, иначе он бы просто потопил нас.

Палома спокойно заметила:

— Манта-рэи не нападают на лодки.

— А этот напал. Он оказался настоящим морским дьяволом. Я клянусь.

— А зачем ты кидал в него гарпун? Манта-рэй совершенно безобиден.

— Это тебе так кажется! Этот морской дьявол — воплощенное зло. Вот почему у него рога. Он олицетворяет зло на земле.

Палома ничего не ответила, усиленно стараясь глядеть только в свою миску с ухой. Но она не смогла удержаться и машинально покачала головой, как делал ее отец, выражая презрение.

Хо знал этот жест, угадал его происхождение, и это привело его в бешенство. Он закричал:

— Да что ты знаешь? Ты думаешь, что столько всего знаешь. Да ты не знаешь ничего! Морской дьявол — это зло, всем это известно. Всем, кроме тебя. Ты не знаешь ничего.

Миранда тоже узнала этот жест, который напомнил ей о покойном муже и о том конфликте, который Хобим, сам не ведая, зародил между своими детьми. Она испуганно сказала:

— Может быть, так оно и есть, Палома.

Не отрываясь от супа, Палома ответила:

— Нет, мама.

— Не слушай ее, — сказал Хо, — она ничего не знает!

Он сплюнул в сторону камина — так мужчины на острове показывают, что они выиграли спор.

— Может, тебе только кажется, что ты права, Палома, — сказала Миранда, стараясь успокоить и примирить своих детей, восстановить мир в доме. — Вот я сама иногда думаю, что знаю что-то наверняка, хотя, возможно, я просто...

— Давай оставим это, мама, — сказала Палома, желая прервать бессвязное бормотание матери.

Какое-то время они сидели в тишине.

Потом Палома подняла глаза и взглянула в напряженное красное лицо своего брата. Артерии по обеим сторонам его шеи надулись, как тросы, и Палома почти видела, как они пульсируют. Его челюсти подергивались, а большие руки — в окружности как бедро Паломы — дрожали.

Палома не хотела приводить Хо в бешенство, споря с ним, но, похоже, она достигла того же самого молчанием — молчанием, которое было воспринято как снисхождение.

Палома старалась сохранять спокойствие и уверенность. Она надеялась, что глаза не выдадут ее. Она знала точно: если брат даст волю хотя бы одному из чувств, бурлящих сейчас в нем, и она вдруг окажется объектом его ярости, он с легкостью разорвет ее на части, как легко разобрал бы на части мотор, с которым так любил возиться.

Хо было пятнадцать лет, и он был на семнадцать месяцев моложе Паломы, но при этом имел телосложение взрослого мужчины. Перетягивание тросов и раскладывание сетей с юного возраста развило его руки и плечи. Он даже не мог носить обычную рубашку — та просто треснула бы по швам под нажимом мускулов на его спине и груди. Благодаря каждодневному балансированию на лодке выпуклые мускулы на его икрах и бедрах стали крепкими, как проволока. Он был невысок — сто шестьдесят пять сантиметров, что хорошо подходило для работы на лодке, где легче двигаться, имея низкий центр тяжести.

С трудом верилось, что Палома и Хо — брат и сестра или даже более дальние родственники. Она была настолько же гибкой, насколько он был плотным. Палома была на пять сантиметров выше Хо и весила около пятидесяти пяти килограммов — по крайней мере, так ей казалось, хотя она не взвешивалась много лет. Хо выглядел очень типично для местного населения — темные кожа, волосы, глаза, в то время как Палома смотрелась иначе. Тонкокостная, со светлой кожей и волосами, она была больше похожа на отца.

В этом таилось зерно разногласий между ними. Хо считал, что это он, а не сестра, должен был походить на отца. В конце концов, разве он не был мужчиной? Разве его имя не было дано ему в честь отца? Однако день за днем, что бы ни говорила или ни делала Палома, все ее манеры напоминали Хо о том, как близка была его сестра к отцу и как далек — со временем все дальше и дальше — был он сам.

Возможно, хуже всего было то, что Хо имел все шансы быть ближе к отцу, и об этом знали они оба. Когда Палома была благосклонна к Хо, она признавалась себе, что следовало быть воистину сверхчеловеком, чтобы удовлетворять всем требованиям, которые Хобим предъявлял к сыну. Значительно меньше ей хотелось бы признаться в том, что ее саму, девушку и одновременно кого-то вроде «заместителя сына», отец учил с большим терпением, чаще прощал и чаще хвалил.

Но стоило зерну вражды быть посеянным между ними, почти любая сторона их отношений приводила к новым разногласиям. Хо, например, считал, что после смерти отца он должен стать главой семьи — предположение, которое он сам подвергал серьезному сомнению, так как знал, что, будучи физически способным практически на все, эмоционально он мог едва совладать с самим собой.

Не произнося ни слова, Хо встал из-за стола, развернулся и вышел из комнаты.

Миранда посмотрела ему вслед. Когда он ушел, она обернулась к дочери:

— Палома...

— Я знаю, мама. Я знаю.

3

Сначала появился только один, вертясь и вставая на дыбы с ловкостью и изяществом карусельной лошадки и выпуская с шипением струйки воды из отверстия на голове. Его спинной плавник и блестящая спина сверкали в свете утреннего солнца.

Дельфин проплыл под носом лодки, выпрыгнул из воды, нырнул снова, проплыл под лодкой и вновь завертелся впереди.

Потом появился еще один и еще, пока их не оказалась целая дюжина, затем два десятка — и вот их было уже не счесть.

Дельфины рассекали воду перед лодкой по пять или шесть в каждом ряду, то переплетаясь, как пальцы, то разбегаясь в стороны, сменяемые новыми рядами.

Палома продолжала грести, а дельфины подплыли сзади и запрыгали по обеим сторонам, словно подгоняя ее, — наверное, им хотелось прокатиться на волне, поднятой движущейся лодкой. Но на воде получалось лишь небольшое волнение, поэтому дельфины разочарованно разошлись в стороны. Палома ясно слышала их пощелкивание, свист и щебетание: было похоже, что они обсуждали, во что бы им поиграть еще.

На этот раз они атаковали в группах по шесть, подныривая под лодку и появляясь на другой стороне, и в каждой группе один — только один — дельфин перепрыгивал через лодку. В тот момент, как его тень пролетала над головой Паломы, ее окатывало дождем брызг.