Алистер Маклин - Ночи нет конца
Мы долгое время молчали, с трудом преодолевая сопротивление ветра, полного колючих ледяных игл. Джосс снова придвинулся ко мне.
— Может, он успеет заметить торосы. Может, сумеет...
— Ничего он не успеет, — грубо оборвал я товарища. — Видимость у него не более сотни ярдов.
Покрытая инеем и ставшая раз в пятьдесят толще обыкновенного радиоантенна, протянувшаяся на двести пятьдесят футов к северу, сильно провисла и теперь раскачивалась, словно маятник, на столбах высотой четырнадцать футов, установленных попарно. Мы двигались вдоль антенны почти на ощупь. Немного не дойдя до крайней пары столбов, мы услышали, как прежде приглушенный ветром гул моторов вдруг превратился в оглушительный рев. Едва успев предупредить своих спутников, я ничком упал на наст. Огромный силуэт авиалайнера, мне показалось, пронесся у нас над самой головой, хотя впоследствии выяснилось, что мачты, на которых была укреплена антенна, остались целы.
Не соображая, что делаю, я тут же вскочил на ноги, чтобы определить, куда умчался самолет, но в то же мгновение полетел вверх тормашками по насту. Подхваченный мощным вихрем четырех воздушных винтов, я очутился футах в двадцати от места, на котором только что находился. Весь в ушибах, бранясь на чем свет стоит, я снова вскочил на ноги и, не успев прийти в себя, двинулся в ту сторону, откуда доносился встревоженный и перепуганный лай собак. Внезапно рев моторов стих: самолет садился.
Всем телом я ощутил мощный толчок и понял, что посадка оказалась неудачной. Похоже, что пилот переоценил высоту. От такого удара может сжать в гармошку фюзеляж и от машины останутся одни обломки.
Но случилось иное. Я снова прижался к поверхности ледника и не то услышал, не то почувствовал вибрацию и какое-то шипение. Оно продолжалось шесть-восемь секунд. Видно, это изувеченный фюзеляж бороздил ледяную поверхность. Затем до меня донесся другой, еще более громкий звук, заглушивший свист ветра. Это был скрежет деформирующегося металла. Потом наступила тишина — глубокая и зловещая, которую не в силах был нарушить вой пурги.
Я с трудом встал на ноги. И тотчас заметил, что потерял снежную маску.
Очевидно, ее сорвало с меня, когда я летел кубарем, подхваченный воздушной струей. Вытащив фонарь из-под парки — я держал его там, чтобы не разрядить батарейку, — я посветил кругом. Однако маску не обнаружил: ветром ее могло унести и за сотню футов. Худо дело, но ничего не попишешь. Не хотелось думать о том, во что превратится моя физиономия, когда я вернусь в нашу берлогу.
Джосс и Джекстроу все еще пытались утихомирить собак.
— С вами все в порядке, сэр? — спросил Джосс, когда я подошел к ним, и тут же воскликнул:
— Господи, да вы без маски!
— Я знаю. Пустяки. — Но это были не пустяки: при каждом вдохе я чувствовал жжение в горле и легких. — Ты заметил, где сел самолет?
— Приблизительно. Пожалуй, к востоку от нас.
— Джекстроу?
— По-моему, чуть севернее. — Вытянув руку, он показал в ту сторону, откуда дул ветер.
— Пойдем точно на восток. — Ведь кому-то надо было принимать решение, пусть даже ошибочное. Вполне вероятно, что ошибку совершу я. — Пойдем на восток. Джосс, какая длина троса на этой катушке?
— Ярдов четыреста.
— Хорошо. Пройдем четыреста ярдов, затем повернем точно на север.
Наверняка на снегу остались следы. Если нам повезет, то мы их обнаружим.
Дай-то Бог, чтобы самолет приземлился не дальше четырехсот ярдов отсюда. Подойдя к ближайшей мачте, я удалил с нее похожие на длинные перья кристаллы инея и привязал к ней конец троса. Привязал прочно. Ведь от этого троса зависела наша жизнь: без него в такую темную, штормовую ночь мы не смогли бы вернуться назад. Отыскать свои собственные следы нам бы не удалось: поверхность ледника настолько тверда, что даже пятитонный трактор оставил на ней лишь едва заметные вмятины.
Мы двинулись в путь. Ветер дул нам почти прямо в лицо. Первым шел я, за мной — Джекстроу с собачьей упряжкой; замыкающим был Джосс. Преодолевая сопротивление возвратной пружины, он разматывал катушку с тросом. Оставшись без снежной маски, я задыхался. Горло жгло огнем, лицо мерзло от ледяного ветра, и разум отказывался повиноваться. Хотя я и пытался защитить рукой рот и нос и делал неглубокие вдохи, легкие мои разрывал мучительный кашель.
Хуже всего было то, что я задыхался. Мы бежали изо всех сил по гладкой поверхности льда в громоздкой полярной одежде, отдавая себе отчет в том, что от нашей скорости зависят жизнь и смерть полураздетых людей, очутившихся на морозе. Возможно, самолет развалился на части и оставшихся в живых пассажиров выбросило на лед. Только вряд ли кто-нибудь из них уцелел. У человека, испытавшего перепад температур свыше 100° по Фаренгейту, или не выдерживает сердце, или же пять минут спустя он умирает от переохлаждения.
Возможно, все, кто находился в самолете, очутились в ловушке и, не в силах оттуда выбраться, замерзают с каждой минутой. Как до них добраться? Как доставить их к нам в лагерь? Ведь только у тех нескольких человек, которых мы эвакуируем первыми, есть хоть какая-то надежда на спасение. Даже если мы перевезем всех к себе на станцию, чем их кормить? Съестных припасов у нас до жути мало. Да и где разместить всю эту уйму народа?
Резкий крик Джекстроу застал меня врасплох, и я едва не упал. Я оглянулся: ко мне бежал Джосс.
— Трос кончился? — спросил я. Он кивнул и, направив луч фонаря мне в глаза, прокричал:
— У вас нос и щека обморожены!
Сняв рукавицы, я остался в перчатках и начал растирать лицо до тех пор, пока не почувствовал, что кровообращение восстановилось. Потом из рук Джекстроу взял старую шерстяную фуфайку и обмотал ею лицо — какая-никакая, а защита.
Мы повернули на север. Теперь ветер дул нам в правую щеку. Пришлось пойти на риск: ведь мы не знали наверняка, что направление ветра осталось неизменным. Освещая фонарями дорогу, через каждые пятнадцать — двадцать футов мы останавливались и втыкали в звенящий лед заостренный бамбуковый шест. Мы прошли с полсотни ярдов, но ничего не обнаружили. Я уже начал подозревать, что мы проскочили западнее места приземления самолета,. и стал ломать голову над тем, что делать дальше. Но в эту минуту мы угодили в выбоину глубиной восемнадцать дюймов и шириной десять футов. Эту выбоину, оставленную приземлившимся или разбившимся самолетом, мы обнаружили по чистой случайности. Западнее на поверхности почвы не было ни единого следа.
Пройди мы в десяти футах левее, мы бы ее не заметили. Восточнее же углубление плавно уменьшалось, а справа и слева от него возникли глубокие борозды, похожие на следы гигантских плугов. Очевидно, при ударе порвалась обшивка нижней части фюзеляжа. Было бы странно, если бы этого не произошло.
