Синее и белое - Борис Андреевич Лавренёв
— А ще дозвольте узнать, вашескобродь, чи долго буде тая война?
Мичман постучал каблучком о плиты набережной.
— Война? Ну, это, братец, неизвестно. Если быстро разобьем немцев, то скоро и войну кончим.
— Эге ж, — кивнул головой Перебийнос, и не понять было, какой смысл он вложил в это украинское междометие — утверждение или сомнение.
Матросы появились снова, и сейчас же слева, из-за стройных корпусов легких яхт, стоявших на бочках у яхт-клуба, вывернулся катер с «Сорока мучеников».
Матросы, уже не обращая внимания на мичмана, завозились, подымая крайний ящик.
Мичман подошел к катеру. Старшина в рабочей робе приткнул вымазанную в смоле руку к виску и крикнул «встать». Гребцы вскочили.
Мичман спрыгнул в катер. Старшина взглянул на белоснежные брюки офицера и на грязные банки катера. Ох, уж эта работка! С утра катер мечется от корабля к берегу как белка в колесе. Только что возили из порта бухты смоленого каната, завалили весь катер — смола пристала к банкам, а тут черт нанес офицера.
— Дозвольте доложить, ваше высокоблагородие, — грязно очень. Скоро должен паровой быть, как ревизор обернется, старший офицер на берег хотели ехать. Может, подождали бы — неровен час одежду измажете.
— Ничего. Подстели что-нибудь. Я тороплюсь.
Глеб не мог терять ни секунды. На корабле некомплект офицеров. Он должен немедленно заполнить собой опасную брешь в боевом организме. Там его, наверное, ждут с нетерпением. Какое значение могут иметь грязные банки катера, когда дело идет о службе.
«И куда его гонит?» — неодобрительно подумал старшина, но возражать офицеру разве осмелишься? Старшина крякнул и достал из кармана брезентовых штанов красный платок. Разостлал на кормовом сиденье.
Мичман сел. Ящики заполнили днище.
— Прикажете отваливать, ваше высокоблагородие? — спросил старшина и на утвердительный кивок мичмана добавил: — Прикажете стать на руль или сами?
— Управляйся… Я в первый раз — дороги не знаю.
Мичман конфузливо улыбнулся и этим примирил старшину со своим присутствием.
«Без форсу — Чижик», — заключил старшина, настраиваясь доброжелательно.
Гребцы навалились. Катер пошел ходко и ровно, вытягиваясь на середину бухты.
— Кто старший офицер? — неожиданно спросил мичман.
— Их высокоблагородие, капитан второго ранга Лосев, ваше высокоблагородие.
Старшим офицером интересуется. Значит, не в гости, а, видать по всему, на постоянное жительство. Новенький. По повадке видно — еще не обтерся, только-только из гардемаринов, молоко на губах не обсохло. Чудные они в эту пору, тычутся, как слепые щенки, по кораблю, так и гляди, чтобы чего не нагадил.
Катер вырвался из горловины южной бухты на простор рейда. Под северным берегом, грузные, монументальные, похожие на пышные купеческие надгробия из серого мрамора, стояли корабли линейной бригады, густо дымя в слепительно голубое небо.
Глеб вглядывался в них, стараясь угадать в тяжелых, точно врезанных в воду силуэтах корабль «Сорок мучеников».
По традиции, пошедшей с Екатерины Второй, корабли Черноморского флота, предназначавшиеся для борьбы против ислама, получали наименования в честь святых.
Этим должна была выражаться идея торжества христолюбивой державы российской над воинством Магомета. Страницы святцев были мобилизованы для нужд имперского флота.
Самые странные и редкие святые осеняли своими именами корабли.
«Селафаил», «Уриил», «Рафаил», «Евстафий», «Гавриил», «Федор Стратилат», «Св. Меркурий», «Святитель Пантелеймон», «Автроил» имели своих крестников.
Но вскоре одиночные святые перестали удовлетворять неудержимую изобретательность адмиралов.
Появились суда, крещенные скопом святых, коллективизированные.
«Три святителя», «Двенадцать апостолов», «Сорок мучеников» — угрожали исламу целыми взводами райских ратей.
«Георгий Победоносец» также не был забыт в этой святейшей эскадре, и только, по странному недосмотру, основатель и патрон флота, его вождь и знаменосец — Андрей Первозванный, переплывший некогда через Понт в Киев просвещать россиян истинной верой, ускользнул из черноморского флота и плавал в никогда не посещенной им Балтике.
Диссонансом в этом согласном строю святых были корабли «Синоп» и «Екатерина Вторая». Впрочем, последнюю можно было причислить к лику тех вознесенных в горние обители блудниц, которых церковь за неутомимость в любви удостоила сонма блаженных. На этом основании императрица имела право на канонизацию наравне с Марией Египетской и Марией Магдалиной и могла считаться святой.
Что же касается «Синопа», его существование оправдывалось тем, что он носил имя славнейшей победы Черноморского флота над флотом неверных, победы, добытой теми же святыми: «Константином», «Двенадцатью апостолами», «Тремя святителями», и был как бы благодарственным даром русского флота своим небесным покровителям, пославшим «одоление на языцы».
Корабли ветшали, сдавались к порту, шли в лом, но традиция не умирала, и новые корабли принимали старые имена и преемственную славу.
Крейсер «Память Меркурия» вместе с именем своего предшественника принял и георгиевский флаг, предмет гордости его офицеров и зависти всех остальных судов флота.
Рать стальных святителей стояла в Северной бухте, в черных вихрях дыма, наполняя свои чрева гремучей пищей, топливом, провиантом. Она готовилась снова нести ужас и истребление к анатолийским берегам, к узкому входу Босфора.
Все ходы стратегической мысли морского генерального штаба кружились, как карусельные кони, вокруг этой извечной идеи похода на Византию. Во всех операционных планах черноморского театра всегда красной нитью проходило слово «Босфор». Оно царило и в последнем перед войной плане.
Но этот план операций на 1914 год был настолько переполнен условностями и неясностями, что превращался в чистейшую фантастическую феерию, сочиненную штабом Черноморского флота для отписки и развлечения.
Если стремление Российской империи к заветным проливам являлось основным звеном всей ближневосточной политики самодержавия и политики вообще, то вводить в оперативный план четырнадцатого года идею диверсии на Босфор было крайне несвоевременно. В этом году Черноморский флот находился в почти трагическом положении, и фантастика оперативных замыслов наглядно иллюстрировала поразительное несоответствие политики русской державы с ее стратегией.
Об этом свидетельствовала уже основная часть плана — оценка политической обстановки:
Турция, находясь под влиянием Германии и управляемая военной партией младотурок, может решиться начать новую войну, чтобы получить обратно потерянное положение и, таким образом, создать базу для возрождения страны. Германия, толкая Турцию на вооружение и
