Флот и крепость. Синопский бой - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский
Но как раз в это время показались один за другим пароходы, шедшие полным ходом к эскадре, а от головного из них, «Одессы», отвалила шлюпка по направлению к турецкому фрегату «Насим-Зефер», рядом с которым горел другой фрегат, подожженный бежавшей командой.
Корнилов хозяйским глазом усмотрел опасность для первого фрегата от второго и послал лейтенанта Кузьмина-Караваева с командой матросов отстоять непременно от огня «Насим-Зефер», как приз, который должен быть отправлен в Севастополь.
Но чем ближе подходила «Одесса» к русским кораблям, тем яснее видел Корнилов, в каком состоянии некоторые из них, особенно «Три святителя» и «Мария», — так велики повреждения их в рангоуте и такелаже.
— Однако! Не так дешево досталась победа Павлу Степанычу! — проговорил он, обратясь к одному из бывших в его свите, Сколкову, подполковнику, молодому стройному человеку, адъютанту Меншикова, который заранее был назначен светлейшим отвезти в Гатчину, царю, донесение о Синопском бое.
Не вина Сколкова была, что он в сущности не был очевидцем боя: он должен был докладывать царю как очевидец и даже участник, и вот теперь он боялся пропустить какую-нибудь мелочь и очень внимательно оглядывался кругом, чтобы все запомнить.
— Бой был жаркий, ваше превосходительство! — ответил он Корнилову. — Мне кажется, что больше всех наших кораблей пострадала «Императрица Мария», а Павел Степаныч как раз ведь и должен был находиться на «Марии».
— «Должен был находиться», — повторил Корнилов. — Вы это говорите таким тонам, как будто он может теперь уж и не находиться там!
— То есть, моя мысль была… — начал было объяснять Сколков, но Корнилов перебил его:
— Мысль эта мелькнула и у меня тоже: «А что, если вдруг Павел Степаныч ранен?» Чего боже сохрани, конечно!..
— Передайте, чтобы все кричали «ура», — обратился он к своему адъютанту, лейтенанту Жандру.
И еще не поравнялась «Одесса» с «Чесмой», как загремело «ура» матросов. Радость их была неподдельной, радость их была бурной… В этой радости тонула с головой досада на неудачу в деле с «Таифом».
Но эту радость оборвали по приказу Корнилова, который закричал, подняв глаза к верхней палубе «Чесмы»:
— Здоров ли адмирал?
Этого здесь не знал никто из офицеров.
Но «Одесса» двигалась дальше, к кораблю «Константин», и, разглядев флаг Корнилова, навстречу пароходу отправился на катере командир «Константина», Ергомышев.
— Жив ли Павел Степаныч, не знаете? — не дождавшись, когда подойдет поближе катер, нетерпеливо и встревоженно крикнул ему Корнилов.
— Павел Степаныч? Слава богу, жив и здоров! — ответил Ергомышев, улыбаясь, и Корнилов, не задерживаясь долго около «Константина», где матросы также кричали «ура», приказал идти прямо к «Марии».
Подойдя, он покинул «Одессу». Усевшись в шлюпку, поданную с «Марии», и увидав издали на шканцах сутуловатую фигуру Нахимова, он зааплодировал ему, как записной театрал любимому актеру, кричал: «Браво, Павел Степаныч!» — и махал приветственно фуражкой.
Встреча двух вице-адмиралов была живописна, благодаря непритворной пылкости одного и столь же непритворному спокойствию другого, хотя и находившегося два с лишком часа под огнем.
— Поздравляю, поздравляю от души, Павел Степаныч! Поздравляю с победой! — восторженно говорил Корнилов, обнимая Нахимова.
— Да ведь я тут при чем же? — вполне искренне удивлялся его бурности Нахимов. — Ведь это все команды сделали, а я только стоял на юте, смотрел и совершенно ничего больше не делал-с!
— Команды?.. А команды кто так обучил — не вы ли?
— Нет-с, не я-с! — поспешно отозвался Нахимов. — Это все покойный Лазарев, Михаил Петрович, все он, а я что же-с… Я и сам-то только его ученик…
— Ах, скромник! Ах, какой он скромник, этот Павел Степаныч! — любуясь Нахимовым, качал головой Корнилов. — Ну уж, так ли, иначе ли, а победа славная!.. Гораздо выше Чесмы победа! Что Чесма? Выше Наварина даже! Выше, выше Наварина, не спорьте! Я уж вижу, что хотите спорить!.. Потому выше, что там не одни мы были виновники победы: англичане приписали ее себе, французы себе… А здесь у вас никаких ни помощников, ни менторов не было — русская победа!
Нахимов, однако, сказал, что хотел сказать:
— Да ведь невелика честь турок-то бить — при Чесме ли, при Наварине ли, здесь ли… Вот кабы других-то удалось бы побить — другое бы дело-с!.. Однако же, надо правду сказать, и турки дрались хорошо, ни одно судно ведь не спустило флага, кто-то внушил их командам большую строптивость, вот как-с!
— Это они просто забывали сделать от страха, Павел Степаныч!
— От страха, вы полагаете? Однако же кое-какие суда подожгли сами.
— Сами подожгли? Как так сами?
Этого не ожидал от турок Корнилов. Это его возмутило.
— Надобно им было воспрепятствовать в этом! — вскричал он. — Надобно и сейчас, пока еще не совсем поздно, послать шлюпки ко всем их судам, чтобы спустили флаги, и сейчас же надо перевозить оттуда на наши суда пленных.
Но, спохватившись, что говорит с Нахимовым, с победителем, командным тоном, Корнилов добавил:
— Это мое мнение, Павел Степаныч, дорогой, а вы, может быть, распорядитесь как-нибудь иначе?
Нахимов успокоил его, сказав:
— Я уже приказал спустить шлюпки и назначил офицеров парламентерами; сейчас они отправляются… Также и в Синоп назначил мичмана Манто. Он, как грек, сумеет поговорить со здешними греками, если не найдет в Синопе турок.
— Как не найдет турок? Почему не найдет? — встревожился Корнилов.
— Я полагаю, что все уж они бежали отсюда как можно дальше, — спокойно ответил на это Нахимов.
VI
Шлюпки, катеры, полубаркасы, отправленные с русских судов к не охваченным еще пока пожаром турецким судам, бороздили в разных направлениях поверхность бухты, теперь уже совершенно утихшей.
Поразительна была эта тишина после недавнего страшного грохота нескольких сот орудий в течение двух с лишним часов. Теперь слышны были только команды или просто окрики на русском языке, а там, со стороны турок, — треск дерева, пожираемого огнем; людей нигде на берегу не было видно.
Когда матросы с «Одессы» под командой лейтенанта Кузьмина-Караваева пристали к фрегату «Насим-Зефер», никто не оказал им сопротивления, никто даже не подошел к трапу, по которому они поднимались на батарейную палубу; можно было думать, — так и подумали, — что на фрегате нет ни одной живой души.
Однако один матрос, подымаясь, заметил, покрутив головой и потянув носом:
— Не-ет, должно, люди тут есть: шибко турецким табаком пахнет!
И действительно, на палубе турок оказалось много: они сидели на полу,
