Джулия Грин - Неукротимое сердце
У стен площади находились поручни, к которым торговцы, прибывшие из Тэйвистока, Уайдкомба и Морстонхемпстеда, привязали своих ослов. Ослы дополняли своими криками царящий на площади гам. Их неожиданные печальные крики словно подчеркивали безнадежность остающихся заключенных.
Торговцы размещались за длинными столами на козлах, установленными в два ряда по центру площади. Те же, кто побогаче, занимали самые выгодные позиции рядом с изгородью, отделявшей рыночную площадь от тюремного двора. Там они могли легко договариваться с французскими заключенными, передавая им контрабандное бренди и непристойные книжонки в обмен на их личные вещи. Обычно это преимущество покупалось у тюремной стражи, но некоторые захватывали свои позиции, как только открывался рынок. Узники, прижавшись к изгороди, ругали их за то, что те оттесняли женщин, иногда даже опрокидывая их и топча в своем необузданном желании захватить лучшие места.
В это утро заключенных, столпившихся у изгороди между тюрьмой и рыночной площадью, было больше, чем обычно. Арестанты выглядывали из окон тюремных бараков и толпились на крышах. Первая партия французов, человек пятьсот, прошла через обитые железом ворота и вытянулась вдоль дороги на Плимут. Бью и Син оба отвернулись от окон. Если и существует самое неприятное зрелище, заставляющее человека страдать, так это вид заключенных, выходящих на свободу, в то время как сам он остается за решеткой.
Но вот начали формировать уже третью партию, и тут появился капрал. Звук его тяжелых шагов глухо отдавался эхом в коридоре среди унылого молчания.
— Сегодня хороший вечер, — сказал он, заглядывая через маленькое зарешеченное окошечко, прорезанное в двери камеры. Быстро войдя, он опустил свой мушкет. — Вытяните свои ноги, сэр.
С бешено бьющимся сердцем Син повиновался.
Капрал Моллой быстро подобрал ключи, и кандалы упали.
— Теперь вы, сэр. — Моллой подошел к Бью, и красный мундир его униформы ярко сверкнул в луче солнечного света, падающего из окна.
Щелкнули ключи, и на кишащую насекомыми солому, как змеи, упали другие кандалы. Моллой сделал это так прозаично, как будто открыл дверь простого сарая. Было ясно, что Моллой не первый раз устраивал побег заключенным. Вероятно, это было для него очень прибыльное дело. Счастье, что он молчал, подумал Бью. Син дрожал, как жеребенок, почуявший медведя.
— Следуйте вперед, и ни звука, — сказал ирландец. Он резко повернулся и поднял мушкет, ведя их впереди себя, как будто под конвоем.
На большом кольце у Моллоя слегка позвякивали ключи. Они шли по глухому коридору с каменными стенами группой в три человека, один за другим. Затем спустились по двум грязным каменным ступенькам. Повсюду бегали крысы. Двери и решетки, решетки и двери. Ужасный запах грязных человеческих тел. Заключенные храпели, тревожно бормоча что-то во сне. Из-под дверей торчала солома. Бью и Син отрастили за три дня бороды, чтобы хоть как-то изменить внешность, поскольку не исключали вероятность, что их могут узнать, когда они выйдут во двор. Когда вызвали очередную партию, они, одев желтые лохмотья, купленные у французов, взяли свои сумки и прошли мимо часовых на рыночную площадь в сопровождении Моллоя.
Из-за постоянных вспышек оспы многие умершие осужденные не были зарегистрированы как покойники, поскольку тюремные записи велись плохо. Годами заключенные получали пайки за этих скончавшихся и продавали их так же, как продавали одежду и обувь, выписываемую на имена покойников. Впрочем, за карточные долги продавались и сами имена.
Моллой назвал имена, которые достались Бью и Сину. Это Пьер Мари Клод Барз и Жан Поль Ренард. Они должны идти в третьей партии.
Все было так просто. Впервые, сколько Бью помнил себя, ему хотелось заплакать. Возможность выйти на свободу была так велика. Кошмар кончался, вернее, вот-вот должен был кончиться. Позади оставалось невыносимое однообразие, грязь, голод, вши, мучительный страх за будущее, когда его и Сина могли отправить Бог знает куда.
— Идите вперед, — тихо скомандовал Моллой, и они подхватили свои узелки. — Вы должны идти в колонне, как остальные заключенные. Займите свои места в строю и ни с кем не болтайте.
Моллой повел их, следуя сзади.
Они смотрели, как французы в первых рядах колонны, подходя к воротам в дальнем конце рыночной площади, нетерпеливо стремились выбраться из грязи, тумана и мокрых стен Дартмура. Канцелярские служащие у ворот, уже уставшие от сотен имен прошедших ранее французов, спрашивали имена тех, кто выходил, проверяя их по списку.
Известно, что ожидание и размышления о том, что может случиться, чаще всего на свете становятся причиной неудач. Чтобы как-то скоротать время, Бью повернулся и в последний раз посмотрел на ненавистные каменные фасады семи тюремных бараков. На мгновение ему показалось, что они смотрят на него, злобно скрежеща зубами. На крышах, образуя кое-где сплошную линию, а кое-где небольшие группы, стояли заключенные, провожая завистливыми взглядами колонну, двинувшуюся через ворота. Часть узников прижалась к железной изгороди в дальнем конце рыночной площади, точно так же, как прижимался Син к решетке тюремного окна, глядя на уходящую первую партию французов.
Прежде чем Бью и Син сумели осознать, что произошло, они уже прошли через сводчатые ворота и оказались на скользкой дороге. Впереди них далеко вниз по склону холма — холма, у подножия которого лежал Принстон, — вытянулась длинная колонна заключенных, так что голова ее терялась в тумане, который, казалось, был частью Дартмура, как блохи, как колокольчики на проволоке, опутывающей стены.
Бью долго мечтал о том дне, когда окажется за этими обитыми железом дверьми, но сейчас, когда мечта стала реальностью, он чувствовал лишь глубокое уныние при мысли о тысячах людей, оставшихся позади.
Бью оглянулся и посмотрел вверх на тюремные стены. В конце их длинной колонны шли четыре стражника, за ними тянулись телеги, нагруженные сумками заключенных. Ближе к Бью и Сину, по бокам колонны, шли еще несколько охранников. В двадцати или тридцати шагах позади шагал Моллой. Как только они вышли за ворота, он, конечно, сразу же потребовал плату за их освобождение. Сначала Моллой не понравился Бью, но сейчас, когда он был почти на свободе, его мнение о нем изменилось. Маленький ирландец заключил опасную сделку и, слава Богу, был верен своему слову.
Дорога превратилась в черное месиво из черного скользкого торфа. Бью и Син отчаянно искали какие-нибудь канавы, где можно было бы укрыться, но ни одной не было видно. Встретилось только старое русло пересохшей речки, заполненное топкой грязью. Они искали любые заросли, но местность была без травы и деревьев. Начинала подниматься пелена тумана. На безлюдном волнистом пространстве то тут, то там торчали гранитные пики и горбы, но все они были удалены от дороги, по которой двигалась колонна. Нигде не было видно домов. Ничего, только обширное пространство черных болот, на которых ранней весной пробивалась чахлая зелень с такой окраской, какую Бью видел на лице одного чернокожего, страдающего морской болезнью. Чем дальше они шли, разглядывая ландшафт, тем яснее становилось, что у них не было никакой возможности вдвоем незаметно отстать от колонны.
