Константин Бадигин - Секрет государственной важности
— Николай Иванович! Это грандиозно, — искренне сказал Рязанцев, — но…
— Что «но»?
— Если большевики захватят всю Россию, они укрепят свою власть и тогда…
— Укрепят власть? До этого долго, слишком долго, Владимир Алексеевич; на Дальнем Востоке еще дольше. Здесь нет безземельных мужиков, нет помещиков… Но я сейчас о другом. Разве можно смириться, отдать Россию в руки мятежников? Разве могут мужики и рабочие управлять государством? Нет, нет и нет! Все должно стать на свое место.
Взгляд Курасова поймал конверт, лежащий на краю стола. Его принесли перед приходом Рязанцева.
Вспомнив, что он не знаком с содержанием пакета, полковник вскрыл его, вынул сложенный пополам телеграфный бланк.
«Бухте Орлиной на пароход погрузили много тюков шерсти тчк Идем Императорскую тчк Прошу ваших указаний Иван Курочкин».
— Молодец Курочкин. Шерсть… хм! — вслух сказал Курасов. Он вздохнул и потер лоб.
Гость не обратил внимания на эту фразу, сказанную без всякой связи с предыдущим, — он был весь под впечатлением от замыслов своего товарища по оружию.
— Кто сопротивляется и вносит смуту — будет уничтожен. Ради России надо идти на все… Слушайте, Владимир Алексеевич, — спросил Курасов, — вы бы согласились стать одним из руководителей наших тайных сил здесь?
Рязанцев поднял на Курасова большие кровянистые глаза.
— Согласен безоговорочно. Остаюсь и буду ждать ваших указаний.
— Благодарю: признаться, другого ответа и не ждал. — Курасов крепко поцеловал гостя. — За Россию!
Полковники выпили еще коньяку.
— Мне припомнился такой случай, — вдруг сказал Рязанцев. — Как-то раз мы караулили красных в одном селе. Где переждать? Ну, остановились в доме ветеринара. Приходим, встречают отлично, с поклонами. Входим в комнаты, а там и стол накрыт. Нас человек десять офицеров сразу ввалилось. Ветеринарша, маленькая такая, с острым носиком, увидела, кто в чем одет: грязные, рваные, — бросилась к столу и схватила серебряную сахарницу. Ну, среди нас царскосельский гусар, кавалергард… Обозлились, конечно. Ветеринарша долго не соглашалась поставить сахарницу на стол, из рук не выпускала… Каково переносить нам, русским офицерам!.. А ведь значит, — закончил Рязанцев, — кто-то из офицеров обидел ее. Не напрасно же она за серебро схватилась… Ну, впрочем, это я так, простите, Николай Иванович.
— Что ж, займемся делом, — не сразу отозвался Курасов. Он вынул из сейфа листок, исписанный красными чернилами, и отдал его Рязанцеву. — Вот наши люди.
— Где их искать?
— Тут все указано. Даже пароль и отзыв.
— Что мы должны делать?
— Пока ничего. А потом — все: пускать под откос поезда, топить пароходы, взрывать мосты. Ну и конечно, уничтожать комиссаров. В общем, вам поручается транспортная группа. Не удивляйтесь, я хорошо помню, в чем вы сильны… А знаете, уничтожать врага, обезоруживать его, расставлять свои сети — в этом есть своя прелесть.
— Клянусь…
— Не надо… В этом здании вы не должны появляться. — Курасов показал пальцем на стены кабинета. — Нас никто не должен видеть вместе. У меня слишком дурная слава. Вы поняли меня, Владимир Алексеевич?
— Да.
— Вот вам деньги. — Курасов снова открыл и закрыл сейф. — Японские иены. В ваших руках они должны превращаться в кинжал, пистолет, виселицу… Тут порядочно, на первое время хватит…
«Но мне еще нужны деньги, много денег, — подумал он, и тут его словно озарило: — Пушнина, соболиные шкурки! Миллионы долларов! Да, да, с ними я покажу большевикам, где раки зимуют… Надо срочно разработать план, во что бы то ни стало изъять меха. Если удастся, будет решен главный вопрос. Деньги должны принадлежать мне. Но об этом после».
— Вы должны служить, — сказал Курасов своему сообщнику. — Прикинуться обычным советским служащим. Это совершенно необходимо. Кем бы вы могли?
— Преподаватель английского, французского языков.
— Чудесно, я устрою. Пожалуй, по виду вы похожи на учителя. Вероятно, в коммерческое училище или училище дальнего плавания. Найдете квартиру — сообщите. Я приду в гости.
— Все ясно, благодарствую, Николай Иванович. Вы меня воскресили. Я опять чувствую силы. Чувствую, что нужен России. — Рязанцев помедлил. Складка между бровей стала еще резче. Он повертел обручальное кольцо. — У нас тоже некоторые еще надеются на японцев. Неужели они спокойно уйдут после всех заверений, откажутся от Сахалина?..
— Уйдут. И пусть уходят. Не до поросят свинье, коль ее саму на огне палят. Кроме того, в русский дом можно входить, только угождая хозяину… Ну их!.. Где ваша сестра, Надюша, ведь она была с вами?
— Ее мужа убили. Сейчас она машинистка в одном советском учреждении. Наш осведомитель. Вы не представляете, Николай Иванович, что стало с Надей, — она живет только мыслями о мщении. Мне и то порой жутко с ней говорить. Боюсь я за нее — вдруг сорвется? Ведь мы с такими тоже не стесняемся. Недавно поймали с поличным одну учительницу. Раньше на нас работала, потом раскаялась, переметнулась к красным. Что же, пришлось прийти к ней на дом: сняли люстру и на ее место повесили хозяйку.
Курзсов, ничего не ответив, спросил:
— А полковник Смолянинов, как он у вас?
— А, интеллигент, из колокольных дворян. Последнее время скрывался в лесу, жил охотой. Жизнь его кончилась неожиданно: опершись о дуло винтовки, он по неосторожности выстрелил. Другие говорили, что застрелился сознательно. Задумываться стал над смыслом жизни, — вздохнул Рязанцев. Он прикрыл пальцами усталые глаза, так и продолжал говорить: — Трудно представить, что творится в нашем лагере. Люди измучены. Многие послали к черту все и всяческие идеалы: хотят спокойно спать и есть хлеб каждый день. — Он открыл глаза. — Поймите, Николай Иванович, их тоже нельзя строго судить: человек не камень.
— Понять можно — простить нельзя, — жестко ответил Курасов.
— Ну, а некоторых все это укрепляет во взглядах. Они пойдут на все, никогда не изменят.
— Вот таких мы и должны привлекать к нашему делу, Владимир Алексеевич. Я надеюсь на вас как на самого себя.
Глава одиннадцатая
НА «СИНЕМ ТЮЛЕНЕ» ТВОРЯТСЯ СТРАННЫЕ ВЕЩИ
В полированную капитанскую каюту вошел старший механик Фомичев. Он был в синем рабочем кителе, изрядно перепачканном в масле и копоти. Толстяк запыхался и тяжело дышал.
— Почему пароход еле ползет, как старая кляча? — едва переступив порог, услышал он тонкий начальственный голос. — Я всегда думал, что вы настоящий механик…
Для маленькой фигурки капитана кресло было чересчур широким.
