Алекс Белов - Зелёные Созвездия

— Тебе же больно, — жалобно произношу я.

Потерю десятка листьев я переживу, — отвечает Каштан. — Ветром их отрывает больше, а твоя рана смертельна.

Я рву ещё пару листьев, снова испытываю уколы, сжимаю губы и ловлю себя на мысли, что не хочу больше причинять Дереву боль. Лучше уж разбудить маму и вызвать доктора, пусть зашьёт.

Рви! Рви! — требует Каштан и терпит новую боль.

Постепенно рана затягивается, кровь останавливается. Никакой чудесной регенерации, просто организм начинает усиленно прикрывать улики.

Тебе нужно не только остановить кровь, но и восстановить работу вены, — говорит Каштан, а я продолжаю рвать листья, каждый из которых иглой впивается в сердце.

Когда рана стала напоминать бордовый рубец с мотающимися по краям кусками кожи, а ветвь Каштана остаётся почти без листвы, Дерево произносит:

Всё, больше я ничем помочь не могу.

А мне больше и не надо. Боль ушла, ногу не саднило, я мог на неё наступать. Вот и всё.

Спасибо тебе! Спасибо большое, — из моих глаз льются благодарные слёзы, и я обнимаю Каштан за ствол.

Утром будет ещё лучше, — говорит Дерево. — А теперь ты должен идти спать и восстанавливаться после перехода.

Я отпускаю Каштан, снова искренне благодарю его и возвращаюсь в дом. Прежде чем отправиться в кровать, я вытираю кровь с пола в ванной и чувствую зверский аппетит. На кухне выпиваю стакан молока, два стакана сока и только потом возвращаюсь в постель. Завязывать ногу нет необходимости. Кровь перестала идти. Рана уже не выглядела столь безобразной.

В кровати, укрытый одеялом, я задумываюсь, что скажу маме, если она заметит рану, а она заметит. Тогда свешиваюсь, вытаскиваю старую игрушку: миниатюрный кран, и ставлю у изножья. Теперь легенда о ночном падении выглядит убедительной.

Снова ложусь и теперь вспоминаю, что не снял кепку. Спускаться вниз неохота, поэтому я швыряю её под кровать и теперь готов спать, только сон не приходит. Голову переполняют всякие жуткие мысли: тёмные пятна, чёрный уровень, девочка в глыбе, безобразная рана. Мне так не хватает тёплого голоса мамы или хотя бы Володьки. Может, ему позвонить? Но я нахожу вариант лучше.

Каштанчик, мне страшно, — произношу я.

Некоторое время мне отвечает тишина, но потом раздаётся задумчивый голос Каштана:

Я думаю, со временем ты привыкнешь и перестанешь бояться.

Я ещё не могу привыкнуть к новой жизни, — жалуюсь я.

Само-собой. Но время придёт, и ты поймёшь, насколько это величественно.

Расскажи что-нибудь.

Каштан некоторое время думает, а потом произносит:

Я тебя знаю очень давно. С тех пор, как ты первый раз залез на меня. Ты со мной тогда же начал разговаривать. Ты помнишь?

Да, — я улыбаюсь. — Мне было шесть лет. Сразу после смерти отца.

Ты мне всё рассказывал, и я даже тебе отвечал, и знаешь, порою ты меня слышал.

Да ладно! — я хмурюсь. — А я не помню.

Потому что тогда ты слышал не словами, как сейчас. Даже обычные дети возраста малышей слышат Природу, только потом думают, что сами придумывали ответы. Когда тебе было шесть, ты был открыт. Потом, ты стал обычным человеком, воспитываемым вашим обществом. Ты закрылся, и я думал, что уже ничего не заставит открыть в тебе жилку зелёного ребёнка. Знаешь, большинство зелёных детей начинают слышать голоса как раз в малышевском возрасте. В двенадцать — это почти невозможно, но ты смог. И думаю, причиной тому был сильный стресс, полученный во время кораблекрушения. Так что тебе очень повезло. Хотя, даже когда ты чересчур очеловечился, ты всё равно приходил и говорил со мной.

И что я рассказывал? — спрашиваю я.

О! Всё. Ты говорил, что любил папу. Рассказывал, как он пробуждал тебя, надев на руки кукол. Как он любил забираться с тобой под кровать и придумывать истории про пыльных монстров. Ты рассказывал все случаи, и тот, который тебе запомнился. Как он подарил тебе чупа-чупс на празднике у реки. Кстати, первые годы ты обращался ко мне, как к папе.

Правда?! — восклицаю я, и мне становится чуточку стыдно. — Я и не помню.

Да. Ты думал, что общаешься с душой отца.

Мне становится чуточку радостно, и ностальгия рвёт сердце.

А кроме историй про отца рассказывал чего?

Да всё. Почти каждую драку в школе. Когда Ирину дёргал за косы и притворялся, будто это не ты, валя на соседа. Всё в первом классе. Как я понял, Ира была первой девочкой, в которую ты влюбился.

Да ну тебя, — хихикаю я. Вспоминаю её. Сейчас сидит на третьей парте третьего ряда, и я на неё вообще не обращаю внимания. Она такая серьёзная, вечно вся в науке. Да, симпатичная, но. — Я не мог в неё влюбиться, потому что она девчонка.

А зачем же за косы тогда дёргал и обращал на себя внимание?

Потому что девчонки для того и есть, чтобы с ними воевать, — лукаво отвечаю я, и Каштан смеётся.

Во втором классе ты на жвачку сел. И думаешь, что это всё Игорь подстроил. В третьем классе Серёжка украл у соседа фантики от жвачек и свалил на тебя. Потом ты дрался с Лёшкой и с Серёгой по очереди…

У Каштана такой успокаивающий голос ровно как у другого мужчины, который сейчас я слышу отголоском из глубокого детства. Дерево продолжает рассказывать давно забытые истории из моей прошлой жизни, но я уже засыпаю.

Глава шестая Правда

От моих ночных приключений не осталось и следа. Если в доме кровь вытер я, то во дворе потрудился Каштан. Кровавых листьев под деревом не оказалось. Я не изменил привычке завтракать в одних трусах. Думаю, спустись я в штанах, которые летом совсем не носил, возникло бы кудабольше вопросов.

Мама долго разглядывала рану, и с сомнением выслушала мой рассказ, о том, как я свалился ночью с кровати и упал прямо на игрушечный кран.

— Рана кажется давнишней, и, судя по рваной коже у краёв, она была огромной.

Я лишь пожимал плечами и не вдавался в подробности. Заподозрил что-то только дедушка, но виду не подал. Моя рана недолго занимала внимание мамы. Ей достаточно, что я жив и здоров и вокруг не вьётся смертельная угроза.

Позвонил Володька. Он попросил меня быстрее приехать:

— Братишка, у меня для тебя сюрприз.

— У меня тоже, — усмехаюсь я.

И вот уже гоню по хиленькой дороге на велике. На голове любимая салатовая кепка, полы распахнутой рубашки бьют по бокам. Утро выдалось холодным, и я быстро замёрз.

Дверь открывает тётя Света. Неотразимая, как и в прошлый раз.

— Никита, у нас будет к тебе серьёзный разговор! — заявляет она, и я уже боюсь, что Природа каким-то образом донесла до них события прошедшей ночи, но глаза тёти Светы не столь серьёзные, и я думаю, разговор выйдет менее жёсткий.