Станислав Гагарин - Дело о Бермудском треугольнике
Деревня располагалась за лесом, на берегу второй такой бухты, как та, где стояли «Палома» и «Святой Патрик». Только выход из этой бухты был совсем безопасен. В середине бухты берег был низким, а по краям становился обрывистым, к морю выходили уже отвесные утесы, о которые бились волны. Потом берега понижались и переходили в прекрасные пляжи золотистого песка.
— Идем, — сказал Роберт Нимейер, когда они с Леденевым и Дубининым осмотрели ближайшие окрестности. — Прекрасное место! Теперь я понимаю, откуда у моего соотечественника такое благодушное настроение.
— Один Адам и шесть Ев, — заметил Дубинин. — Если это и рай, то, разумеется, мусульманский…
— Нас это не должно касаться, Виктор Васильевич, — сказал Леденев. — Питер Драйхэнд поссорился со своим временем и ушел от него. Нам же надо туда вернуться…
— А по мне, — отозвался Нимейер, — так пропади оно пропадом, мое время!
— Так нельзя, майор. Мы в ответе за все три качества времени: прошлое, настоящее и будущее. Прошлое живет в нас, оно передано нам предками, и мы не можем отказаться от ответственности за будущее, ибо мы связующее звено между тем и другим. Цепь не должна быть разорвана! Именно в неразрывности ее заключено бессмертие человечества. И если Нечто разорвало для нас связь с нашим временем, то мы должны постигнуть это Нечто и восстановить утраченное…
— Как всегда, вы правы, мистер Леденев, — сказал Нимейер. — Слушая вас, начинаешь проникаться уважением к людям, хотя я до сих пор убеждался лишь в том, что в массе они недостойны его.
Роберт Нимейер вздохнул и отвернулся. Леденев с улыбкой смотрел на него. Подошел вплотную, положил руку на его плечо, легонько встряхнул.
— Выше голову, командир… Я понимаю вас, ведь вы совсем недавно вышли из Великой бойни. Кровь и пепел миллионов замутили ваше восприятие всего человечества. Мне легче, для меня война кончилась тридцать один год тому назад. Но все эти годы я встречался с ее кровавыми следами. Мертвый хватает живого… Минувшая война продолжает время от времени стрелять. Да… И все-таки я утверждаю, что человек рождается добрым. Сама природа, сущность его глубоко нравственны. Между прочим, так полагали и ваши, Роберт Нимейер, американские мыслители, когда баюкали в колыбели буржуазной демократии едва народившееся Содружество вольных штатов. Они отрицали учение Кальвина об изначальной порочности человека, считали жупел первородного греха аморальным… Человек по природе своей непорочен. Нравственное чувство изначально, инстинктивно… Ваш третий президент Томас Джефферсон утверждал, что нравственность, сочувствие, милосердие — врожденные элементы устройства человека… Сознание того, что хорошо и что дурно, так же присуще природе человека, как чувство слуха, зрения, осязания. Оно — истинная основа нравственности… Сущность добродетели в том, чтобы делать добро другим… Каково? «Человек создан для общества», — писал Джефферсон. Таких же взглядов придерживался и Бенджамин Раш. Границы моральных сил и способностей человека, — говорил он, — неведомы… Не исключена возможность, что человеческий дух содержит в себе принципы добра, которые никогда еще не проявились в действии…
— Замечательные и многозначительные слова! — воскликнул Дубинин.
Майор Нимейер промолчал.
— Понимаете, какое уравнение предложил решить Бенджамин Раш? — продолжал Юрий Алексеевич. — Этическое уравнение, в котором неизвестный член — неведомые еще принципы добра в душе человеческой… Как найти этот «икс»? Вот задача, которую всем нам необходимо стремиться разрешить.
— Ее не смогли решить и все придуманные людьми боги, — горько усмехнулся Нимейер.
— Что ж, — сказал Леденев, — это естественно. Ошибки богов — ошибки людей… Несостоятельность первых лишь отражает интеллектуальную и нравственную заминку человечества.
Необыкновенную историю своей жизни Питер Драйхэнд рассказывал за праздничным столом. Возбужденные таким небывалым количеством гостей, суетились Ица, Ланда, Вахи, Крума… Усумасинта была освобождена от всех хлопот. А Акатль присматривала сегодня за детьми, их усадили всех снаружи, и Питер не преминул пожаловаться на то, что общая хижина стала тесной, а она служит им и школой тоже…
— Мы поможем вам построить новую школу, — сказал Юрий Алексеевич. — Неправда ли, друзья?
Нестройными голосами все выразили свое согласие. Почему бы и вправду не помочь этому бывшему миллионеру, который удрал от цивилизации, и, как говорится, в ус не дует…
— Вы не пытались разобраться в феномене произошедшего с вами, с вашими спутницами? — спросил Леденев. — С нами, наконец…
— Зачем? Меня произошедшее вполне устраивает.
Питер Драйхэнд пожал плечами и улыбнулся, встретившись глазами с Усумасинтой. Она сидела напротив, странная полуулыбка играла на ее лице… Усумасинта казалась отрешенной от этого мира, приближающееся материнство придало ее облику загадочный вид и особую значительность.
— Мой гидроплан до сих пор в исправности, — продолжал хозяин. — Отыскав этот остров, я облетел окрестности, но нигде не видел следов человеческой деятельности. Я вытащил машину на берег и содержу в полном порядке.
— Для какой цели? — спросил Хуан Мигуэл.
— Привычка. Летать не собираюсь. Мне больше по душе мое земное существование. Но вам я могу уступить гидроплан. Его баки наполовину заправлены горючим. Только вот куда лететь?
— Пока некуда, — сказал Леденев. — Но как знать… Спасибо вам, Питер…
— Почему бы не помочь землякам, которые рвутся к себе домой? — улыбнулся Драйхэнд. — Нет, я не про ребят из ВВС наших Штатов. Я говорю про вас, мистер Леденев, и ваших товарищей из России… Вы мои земляки тоже.
— Как?! — воскликнула Нина. — Вы русский?
— Украинец… Мой дед уехал из России в 1910 году. Мать моя была тогда девочкой. Позже, уже в Америке, она любила петь украинские песни. Я их помню до сих пор… Хотите послушать?
Питер Драйхэнд пел хорошо поставленным баритоном, пел с американским акцентом, но слова были близкими, мелодия такой знакомой…
— А «Реве та стогне» знаете? — спросила Нина.
— Конечно. Любимая песня мамы, — грустно сказал хозяин. — Ее Акталь разучила на индейском кури-сава. Это вроде флейты…
«Вот откуда та ночная музыка!» — подумала Нина.
— И еще знаю песню «Як умру, то поховайте»… И украиньску мову розумию…
Питер произнес несколько фраз на украинском языке. Все заулыбались, странно было слышать эту речь при таких обстоятельствах.
— Не поверят, — убежденно сказал Виктор Васильевич и закрутил головой, — ни за что не поверят…
