Андрей Сулацкий - Дрейфующая станция СП-40 бис
– Мишка, похоже, ушёл окончательно. Если б хотел нас преследовать, уже объявился бы снова.
Потом Берг забирается на камень сам. Фотографирует окрестности, кое-что записывает в блокнот и даже зарисовывает. На мой вопрос, к чему эти бумажные записи и зарисовки, если есть электронные носители, командир отвечает, что электричество у нас, при неудачном раскладе, может и закончиться. Вместе с соляркой. И хотя запас бумаги тоже не вечен, но записи, по крайней мере, останутся читабельными.
Условный перекур закончился – шагаем, а кое-где и скачем по камням в сторону ледника. Это не очень далеко – метров шестьсот-семьсот. Сани пока оставили за ненадобностью на месте схода со льда на сушу. По пути замечаем небольшой распадок в сплошной стене скалы – в тёплый сезон там явно тёк или даже каскадом падал ручей. Но русло его не слишком крутое. Не отвесная стена. Можно даже на обратном пути от глетчера подняться наверх.
Подходим к леднику. С ближней к нам стороны он похож на какую-то гигантскую белую змею, плавно сползающую с горы прямо в океан. Кстати, ширина спины этой “змейки” с километр… А что!? Наш айсберг, если по габаритам судить, вполне мог здесь и родиться. Но совсем не обязательно. Подобные глетчеры тут на сотни, если не на тысячи километров вдоль берега. Это мы ещё две недели назад с самолёта видели.
А, вот, с другой стороны ледника глетчер своим краем наползает на скалу. И сейчас там виден его скол, чуть ли не в двадцать-тридцать метров высотой. И этот ледяной излом в отражённом свете Солнца светится из глубины своей голубым и синим. Словно опал. Знаете такой камень? Так, вот, также. Но только метров двадцать высотой. Чарующее зрелище… Берг снова зарисовывает что-то… Чайка наши тылы сторожит… А я… Так! Я тогда хоть несколько фотографий сделаю – стыдно просто так стоять, когда другие делом заняты. Но камеру навожу сначала на тот же ледяной обрыв, что так впечатлил меня. Делаю пару кадров. И в этот момент лёд начинает крушиться – отваливается огромный кусок. Беззвучно и сокрушительно. Через несколько секунд доносится оглушительный грохот сорвавшегося с обрыва льда. Потом – словно трескотня винтовочных выстрелов вдоль окопа. Всё ближе и ближе. И видно, как стремительно бежит к нам, обгоняя звук, и расширяется во льду трещина. И, вот, отколовшийся кусок ледника делает рывок вперёд, к океану. С нашего края он не такой внушительный, но метр, другой точно есть. И лёгкое сотрясение под ногами. А здóровское шоу нам устроила эта негостеприимная земля! Под впечатлением от увиденного даже Чайка на несколько мгновений отвлекается от своего занятия. И хорошо, что мы не стали забираться на лёдник.
Постояв ещё некоторое время (дожидаемся пока Александр Владимирович закончит свои записи и зарисовки), начинаем обратное движение. До распадка с ручьём. Там мои спутники пускают меня вперёд. Карабкаюсь по распадку, как по какой-то лестнице гигантов. С одной супер-ступени – на другую. Стараюсь вниз не смотреть. Хотя спускаться-то, всё равно, здесь же придётся. Всё выше и выше. Вот, кажется, край… Нет! За очередной супер-ступенью виден ещё один верхний рубеж. И так раз за разом! Но, вот, я, наконец-то, преодолеваю действительно последнюю ступень подъёма. И моим глазам открывается небольшая долинка метров пятьсот, шестьсот в длину и шириной около двухсот, трёхсот метров. По её дну и течёт в тёплый сезон ручей, падающий потом каскадом со скалы в океан. Сейчас его ещё нет. Холодно. Обычный в этих местах северо-восточный ветер (как раз вдоль долинки) сдувает весь снег, не даёт ему залеживаться. Настоящая аэродинамическая труба. Только между камнями ещё остаётся снежок. Так что сухое ныне русло ручья очень хорошо видно. Ручей вытекает из-под ледника, ползущего вниз, к океану, вдоль левой, северо-западной стороны лощины. Дальняя и правая стороны долинки выходят на небольшое плато – снежно-каменистую пустошь, ограниченную вдали похожими на зубы дракона скальными останцами. Понятно, что за ними – обрыв. Мы эти останцы с другой стороны видели, со стороны океана, когда ещё по льду шли. Останцы подходят к долинке вплотную только с самого южного её края. Вот, как раз рядом со мной, справа. Метров сто до ближайшего. В северо-восточном направлении цепочка неуклонно растущих в высоту “зубов” постепенно срастается и превращается во вздымающийся всё выше и выше нормальный такой горный хребет, вдоль северно-западного склона которого и ползёт ледник. Возле которого мы только что стояли. А на север и северо-запад, сколько не смотри, виден только лёд, снег, лёд, снег… и синее безоблачное небо. Там мы уже были однажды. И нам туда не надо.
Подымаемся к ближайшему останцу, так чтобы открылся вид на юг, в сторону нашей СП. Ого, да её просто видно! Впрочем, что я удивляюсь? С такой высоты горизонт находится на расстоянии что-то около двадцати пяти километров. Ну, несколько километров туда-сюда. А станция всего-то на расстоянии десять-одинадцать кэмэ. И угловой её размер вполне различимый. Отдельных строений, конечно, толком не разглядеть, но видно, что что-то там стоит. А за станцией и неширокой, как кажется отсюда, полосой льда – открытый океан. Я почему-то уверен, что это именно океан, а не море какое. А Солнце светит сейчас почти прямо в глаза – полдень скоро.
Берг снова устанавливает радиосвязь со станцией. Сигнал здесь чистый. И такое впечатление, что “эр-квадрат”44 не сказывается совсем. Так что, поговорить с родной СП нормально нам вполне удаётся. На связи сейчас Иванцов. Логинов – на НП, а Державина – в кают-компании готовкой обеда занимается. Докладываем о своих открытиях. И ближайших планах. Слышу, Берг говорит на этот счёт следующее: “Осмотрим плато и лог с ручьём. Перекусим. Потом за мыс зайдём. Там берег осмотрим. Пока ничего особо полезного не нашли. Но и опасного тоже.”
Сразу после отбоя связи мы с Бергом идём выполнять эти планы. Начинаем с лога. А Чайка совершает обход долинки на удалении метров сто пятьдесят, двести от её края. Берг снова делает записи и зарисовки, прикидывает дальности и углы. Я, сделав несколько фотографий, приостанавливаюсь. Что-то тревожит меня. Какое-то давнее воспоминание. Явное дежавю испытываю. Только, понятно, что не мог я раньше эту долинку видеть. Ну, никак не мог! Безнадёжно отворачиваюсь и собираюсь фотографировать ледник, дальний хребет и останцы. И тут память открывает свою кладовуху…
Мне 13 лет. Лето 2001-го года. Мы с прадедом (а он тогда ещё был жив-здоров и, хотя ему уже было глубоко за 80 лет, рулил своим стареньким жигулёнком вполне уверенно) едем в лес. В “одно место”, которое деда Толя давным-давно “хочет проверить”. Это я его слова передаю. А проверить он это самое “место” хотел на наличие золота. Да, именно того бренного жёлтого металла, за который “люди гибнут”, как в опере одной поётся45. И нисколько я не вру. И не выдумываю.
Дело в том, что свою трудовую деятельность мой прадед начинал старателем. Как и отец его, и дед… Жил он тогда не в Златоусте, а в маленькой деревушке в долине реки Миасс. Эта долина, кстати, называется ещё Золотой Долиной. И не потому, что она такая красивая. Хотя и не без того. В начале 19-го века нашли там золото. Самородное: сначала коренное, а потом и рассыпное. Вот так и получилось, что целыми деревнями мужики стали не сельским хозяйством жить и даже не уголь жечь для металлургических заводов, как раньше, а мыть золотишко. Кстати, самый большой из сохранившихся самородков, “Большой треугольник” в 36 килограмм весом, именно там, в долине этой реки и нашли. В Алмазном Фонде России он ныне хранится. Вот, и прадед мой этим, уже фактически наследственным промыслом сначала занялся. Но мыл, а, вернее, перемывал он уже те отвалы, что до него его отец мыл. А до того этот же грунт в первый раз его, прадеда моего, дед мыл. Так что мой деда Толя достаточно быстро понял, что вручную здесь уже ничего особо ловить. Ревматизм разве что. И подался в город, на токаря учиться. Как раз первая пятилетка шла в стране, и много рабочих на строящиеся заводы понадобилось. Но до этого в поисках фарта много мой прадед походил по южноуральским лесам и горам с ружьишком за плечом. Дичи много настрелял, а золота – чуть. Но, однако, запало в память ему одно местечко, которое он не успел проверить на наличие жёлтого металла. Рассказывал, что стукнули тогда ранние морозы, и пришлось ему оставить эту проверку на следующий сезон. А зимой у него жизненные планы как-то резко изменились – в город отправился. Но всю последующую жизнь хотел деда Толя это место проверить. Но сначала это было чревато конкретным сроком, а потом, когда при демократах отменили законы, запрещающие частный промысел золота, уже возраст не позволял – боялся один в лес ехать, идти. Чужого человека брать с собой на это дело – дураков нет. Золото оно не одного вроде бы благоразумного человека с ума свело. А близких людей, конкретно – мужчин (ну, не страдал мой дед сексуальной политкорректностью), кто бы подстраховал, в случае чего, за рулём и в лесу, у него не было. И только, когда я подрос, прадед мой, можно сказать, целенаправленно обучил меня вождению своего жигуля. Чтобы мог я в критической ситуации самостоятельно по лесной дороге хотя бы до трассы добраться.
