Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм
Я все еще мог вызвать в своей памяти этот звук разбившегося стекла, за которым последовал звон нескольких осколков, запоздало последовавших за Шолле на тротуар. Кто-то произнес: «Вот так-то», и представление на этом закончилось. Не произнеся ни слова, четверо повернулись и промаршировали обратно за столик, где они отряхнули свои руки как работники, закончившие грязную работу.
Они как раз потянулись за своими стаканами, когда кто-то вскрикнул и указал на дверь. Окровавленное лицо маячило сквозь клубы табачного дыма.
«Он потерял свои очки а-ля Гиммлер!» — произнес чей-то голос.
Квартет, пошатываясь, поднялся на ноги. Как ни пьяны они были, они мгновенно достигли двери и вытащили корабельного инженера, который полз на четвереньках, обратно за порог. Он ухватился за дверной косяк, но один из них отодрал его руки и захлопнули дверь. «Это его проучит, тупую дрянь!»
«А как насчет закона?» — поинтересовался Стармех.
«Береговой патруль показался час спустя, когда место оккупировали рядовые матросы. Это была настоящая бойня. Один из берегового патруля получил пулю в бедро».
«Жаль, что не отстрелили еще что-нибудь», — произнес Стармех.
Я знал, почему у Стармеха такое особое чувство к береговым патрулям и к военной полиции в общем. Это началось со сцены на парижском вокзале, когда он возвращался из отпуска. Он и лейтенант с лодки U-Y уютно устроились в купе первого класса и подремывали в полуденной жаре. Стармех расстегнул нижнюю пуговицу своего мундира, чтобы посвободнее развалиться, вытянув ноги. В этот момент открылась дверь. Я вспомнил, как однажды Стармех описывал эту сцену в баре Ройяль: «Я открыл свои глаза и увидел эту фигуру, стоявшую в купе, серая полевая форма, потное лицо, шлем на голове, как ночной горшок, сапоги и шпоры, кавалерийские бриджи (естественно) и пистолет поперек брюха… полная картина вояки, так сказать. Его двое подручных уставились из коридора, как немые быки. «Ваше командировочное предписание, лейтенант», — сказал он, «и будьте любезны приведите форму в порядок. Вы здесь не на борту корабля, вам это известно».
По словам Стармеха, он не только не застегнул вызывающую пуговицу, но наоборот, встал и расстегнул остальные. Затем он сунул свои документы стражу воинской дисциплины и нарочито засунул руки в карманы.
«Это стоило видеть! Его чуть не хватил удар. Он зарычал на меня: «Я доложу о вашем поведении! Я доложу о вашем поведении!»
«А-а», — сказал я, «так вот почему они планируют вас заменить — вот почему они назначили вам практиканта. В штабе флотилии должно быть подумали: лучше убрать этого человека. Фюрер не одобрил бы его поведения и вредного влияния на нижние чины».
Я помню, как челюсть Стармеха отвисла от изумления. Затем он просиял, как расцвеченная рождественская елка. Я явно затронул верную струну.
***
Вечер понедельника в кают-компании. Я взглянул на часы: 20:00. Я с трудом мог поверить, что это был всего лишь третий день в море. Земля казалось находится от нас на расстоянии многих световых лет.
«Совершенствуетесь в мысленной арифметике?» — спросил меня Командир.
«Не совсем так. Я раздумывал о Томсене».
«А, эта его форма… Я надеюсь, он выбросил её».
***
ВТОРНИК, ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ В МОРЕ. Похоже, Стармех наконец стал более-менее свободен. Я ухватился за возможность выудить из него некоторую техническую информацию. Мне надо было только сказать: «Это все выглядит ужасно сложным», чтобы он разошелся.
«Сложно? Вы с полным правом можете это повторить — это гораздо более сложно, чем на надводных кораблях. Они функционируют по принципу лохани для стирки белья. У них есть ватерлиния, соответствующая каждому водоизмещению и запас положительной плавучести. Если на них грузят еще какой-то вес, лоханка погружается в воду еще немного, вот и все. Нет причин для беспокойства — в худшем случае, повод для придирок со стороны морской инспекции. В нашем случае избыточный вес означает целую кучу корректирующих действий…» Стармех замолчал и пару раз нервно мигнул. Я опасался, что он может совсем замолчать. Я уставился на его губы, но он заставлял себя ждать.
Я всегда с трудом понимал феномен плавучести — тот факт, то вода может «поддерживать» на своей поверхности предметы. Лодки еще в детстве были для меня источником изумления. Не столько деревянные гребные лодки, а суда со стальным корпусом — стальные оболочки, которые могли плавать на воде! Затем, однажды на Эльбе я увидел железобетонные баржи со стенками такой же толщины, как в бомбоубежищах. Казалось невероятным, что такие огромные куски бетона не только плавали, но и несли на себе груз.
Нотка первосвященника прорезалась в голосе Стармеха. «Основное различие вот в чем: обычное судно получает плавучесть тем, что вытесняет воду своим корпусом, в то время как мы получаем её от воздуха, находящегося в наших танках. Мы держимся на поверхности при помощи водяных крыльев, так сказать — выпусти воздух, и мы потонем».
Он подождал, пока я кивну в знак понимания сути лекции.
«Мы должны следить за своим весом, как женщина средних лет. У нас нет времени валять дурака в критической ситуации. Все должно работать как часы. Вот почему лодка должна быть заранее отдифферентована для подводных условий, как будто в отношении общего веса корпуса, так и в продольном и поперечном направлениях. Иными словами, отдифферентована тогда, когда она еще находится на поверхности. Это означает балансировку регулировкой количества воды в дифферентовочных и компенсационных танках так, что для погружения в экстренном случае нам потребуется только уничтожить плавучесть наших главных балластных танков. Как только лодка погрузилась, она должна иметь нулевую плавучесть».
Он снова сделал паузу. «Вы следите за моей мыслью?»
«Все время».
«На требуемой глубине, следовательно, вес