Альберто Васкес-Фигероа - Бора-Бора
Все опасались больших акул, но, так как ни одна из них не появилась, вечер прошел весело: моряки много смеялись, пели и танцевали. После долгого, монотонного плавания для большинства праздник стал приятной разрядкой.
Тихий океан носит свое звучное имя и сегодня. И хотя легкому суденышку зачастую приходилось взлетать на гребни высотой около шести метров, а затем проваливаться между ними еще на шесть, волны не были опасными и представляли собой длинные водяные валы, спокойно перекатывающиеся на поверхности океана. Они, докатившиеся за сотни миль по океанским глубинам, несли весть о далеких штормах или подводных землетрясениях.
Мити Матаи каждая волна и даже цвет морской воды рассказывали о том, что происходило или могло произойти за далекой линией горизонта. Он пристально наблюдал за всем: пробовал воду, рассматривал небо, следил за направлением и силой ветра, за полетом морских птиц. Казалось, что он решал какую-то сложную головоломку, тщательно расставляя на свои места все ее детали.
В один из жарких вечеров, когда перья на леерах повисли без движения в ожидании хотя бы незначительного дуновения бриза, великий навигатор приказал позвать Тапу Тетуануи и, жестом приказав присутствующим молчать, показал на правый борт и спросил:
— Посмотри на эти волны и послушай, как они плещут о корпус. Что бы это могло значить?
Юноша в растерянности несколько минут внимательно изучал небольшие волны, набегавшие и разбивавшиеся о борт, потом напряг слух, пытаясь определить хоть какое-то различие в монотонном шуме океана и с непонимающим видом, смущенно пожав плечами, признался:
— Я ничего не могу сказать.
Мити Матаи задумчиво покачал головой, словно заранее боялся, что другого ответа не последует, и задал новый вопрос:
— Какой ветер дует?
— Никакого.
— А какой ветер был утром?
— Марааму, юго-восточный.
— Это значит, что сегодня утром волны набегали с юго-востока и били нам в корму, не так ли?
— Так, — смущенно согласился мальчишка.
Требовательный учитель строго посмотрел на него, будто удивляясь его незнанию, и с упреком спросил:
— Как же тогда объяснить, что волны, набегавшие на нас с кормы, теперь плещут в правый борт?
— Ветер изменил направление, — сгорая от стыда, прошептал Тапу.
Капитан кивнул головой в сторону неподвижных перьев:
— Какой ветер?
Казалось, еще мгновение — и ученик мореплавателя зальется слезами. Он с силой прикусил губу, дабы не показать окружающим своего волнения.
Мити Матаи догадался о его душевном состоянии и прекратил давить на юношу. Показав снова на борт пироги, он мягко пояснил:
— Если ветра нет, а волны, набегавшие с одной стороны, вдруг непонятно почему набегают с другой и при этом плещут ритмично и слабо, но с гулким звуком, значит, они ударились о невидимый остров и откатываются назад. — И внимательно посмотрев на юношу, буркнул: — Теперь понял?
Тапу Тетуануи ненадолго задумался, анализируя только что сказанное капитаном. Он посмотрел на волны и прислушался к звуку. Теперь он ясно различал, что гул несильный, низкий и ритмичный. Он удивленно глянул на учителя и согласился с ним.
— Думаю, что да, — едва слышно пробормотал он. — Думаю, что теперь понял.
— Хорошо! А сможешь вычислить расстояние до острова?
Юноша окончательно стушевался, будто у него спросили о расстоянии до Луны, и, почесав задумчиво между бровей и помотав отрицательно головой, честно признался:
— Нет.
— Тебе еще многого не хватает, очень многого, для того, чтобы тебя начали считать мореплавателем! — с легкой иронией сказал капитан. — Однако для начала у нас уже кое-что есть… Скажи, с тобой ничего не происходит?
— Ничего.
— Я так и думал… — Капитан выдержал паузу и продолжил: — Около четырех часов назад перестал дуть марааму, и от него остались едва заметные волны, переставшие катиться вперед. Ты согласен?
— Если ты говоришь…
— Я так говорю, потому что внимательно наблюдал за морем и ветром, а не тратил время на болтовню с друзьями, — сухо перебил он его. — Прошло чуть более трех часов, как нас догнала последняя волна, и вот когда эта самая волна ударит снова, но уже в правый борт, мы узнаем время, потраченное ею на путь к острову и обратно… Согласен?
— Кажется, да… — Это все, что осмелился сказать испуганный юноша.
— Кажется, кажется… — пробормотал его мучитель. — Не кажется, а так оно и есть!
Мити Матаи был терпелив настолько, насколько должен был быть терпелив учитель, желающий вдолбить в голову не слишком сообразительного ученика простейшие понятия из физики или математики.
— Когда мы узнаем это время, нам будет достаточно определить, с какой скоростью волна двигалась к острову и с какой обратно, сложить эти цифры и разделить на два. — Он, словно после завершения блестящего фокуса, широко развел руки. — Таким образом ты вычислишь приблизительное расстояние до острова.
В течение двух дней и ночей Тапу Тетуануи, словно привидение, с опущенной головой бродил по палубе «Марара». После столь поучительного урока он осознал, насколько на самом деле был несведущ в сложном искусстве мореплавания, и уже был готов отказаться от своей заветной мечты.
Здесь, кроме всего прочего, стоило бы принять во внимание и то, что, не зная письменности, полинезийские моряки не делали никаких заметок относительно скоростей и расстояний. Все вычисления они проделывали устно или в уме, опираясь на опыт и необъяснимое шестое чувство, делавшие коренных жителей островов Тихого океана чем-то похожими на пеликанов.
Осознать то, что волна могла удариться о берег острова и, отхлынув, вернуться назад, было слишком сложно для Тапу. А вычисление расстояния до предполагаемого препятствия ему вообще казалось колдовством, а не частью науки о мореплавании.
Его поведение в течение этих двух дней могло в каком-то смысле сравниться с поведением выпускника школы, который поступает в университет — и неожиданно понимает, что задание, лежащее перед ним, по сложности превосходит все его самые пессимистические предположения.
— Море, звезды, ветер, облака, птицы и даже рыбы нам на каждом шагу о чем-то говорят, — повторял Мити Матаи. — И наша работа заключается в том, чтобы правильно перевести на наш язык их слова.
Но этот язык с каждым днем становился для Тапу все более непонятным, особенно тогда, когда требовалась почти нечеловеческая сосредоточенность.
Человеком, который помог Тапу преодолеть тяжелую депрессию, оказалась отзывчивая Ваине Тиаре. Благодаря своему неисчерпаемому терпению и неиссякаемому юмору, ей наконец удалось встряхнуть страдающего юношу, и он снова готов был бороться со всеми возможными трудностями, только чтобы во всей полноте постигнуть однажды выбранную им профессию.
