Григорий Карев - Синее безмолвие
Через день он опять пришел и принес Леньке новый костюмчик, а ей — красивую вязаную кофточку.
— Ой, что вы! — испугалась Люда. — У нас нет денег на такие вещи.
— Ерунда, — небрежно процедил сквозь губы Арсен. — Это мой подарок в память об Антоне Александровиче.
— Не нужны мне ваши подарки, — замахала руками Люда… — Уберите их.
Она не хотела даже примерить кофточку. А Ленька так и прикипел ручонками к костюмчику. Жалко было смотреть на Ленюшку, на его старенькую, вылинявшую и ставшую ему тесной курточку, на чиненые-перечиненные штанишки.
— Ладно, не хочешь подарок принимать, возьми за деньги, в рассрочку, — рассмеялся Арсен. — Я запишу себе, сколько стоит, а будут деньги — отдашь.
Сколько сейчас таких записей в Арсеновом блокноте!
Сперва он называл ее не по имени, а просто — девочка. Потом — Людкой. Ухаживать начал. Но было в его ухаживании что-то странное. Если Ленька был дома, Арсен уводил ее в кино или давал Леньке на билет и отсылал гулять. Нет, он не был скупой, и если Ленька сказал «всегда обещаешь и врешь», то очевидно потому, что подарки Арсен давал мальчику не от души, а всегда с насмешкой и затаенной злостью, как бросают кость мешающей собаке. Когда Леньки не было дома, Арсен садился у стола и нудно, расспрашивал о работе, о школе, хвастался накопленными деньгами или жаловался на одиночество. Никогда он не сказал ей ласкового слова, хотя при людях был приторно любезен и нарочито внимателен.
Он приходил всегда неожиданно. Будто вырастал у порога. Однажды Люда была во дворе и увидела, что он прошел через калитку и зашел в подъезд. Она пошла за ним, Но Арсен тихонько прошел мимо двери ее комнаты и поднялся на второй этаж, где было только две квартиры: одну занимал старый нелюдимый Масюта, в другой жила большая семья мастера с трикотажной фабрики, помогшего когда-то Люде устроиться на работу. Арсен вошел в квартиру Масюты. Что ему там надо? Люда притаилась в полутемном коридоре, ожидая его возвращения. Но прошло около часа, Арсен не возвращался, и Люда пошла в свою комнату.
— Ох, и жарко же на улице, — сказал Арсен, входя через несколько минут.
— А мне показалось, что слышала твои шаги на лестнице второго этажа.
Арсен глянул на нее исподлобья и деланно усмехнулся.
— Вон как! Ты уже узнаешь меня по звуку шагов! Это неплохо. Но я только что пришел. Знаешь, в магазинчике рядом я заметил венгерский ром. Мне очень хочется его попробовать. Ты не возражаешь? Я сейчас сбегаю.
— Ты же знаешь, я ничего не пью.
— Одну капельку. Просто для пробы.
Арсен быстро вышел и через несколько минут вернулся с бутылкой рома и большой коробкой шоколадных конфет. Он все-таки уговорил ее выпить стопку рома. У Люды закружилась голова, ей стало смешно и оттого, что щеки стали горячими-горячими, а нос начал деревенеть, и оттого, что Арсен, этот некрасивый тридцатилетний мужчина, смотрел на нее округлившимися маленькими глазками, глупо улыбался, слащавым голосом говорил совсем неподходящие ему слова, будто разговаривал с маленьким ребенком:
— Людочка, маленькая, хорошенькая.
Сю-сю-сю! Он, оказывается, может быть смешным и… жалким. Горячими дрожащими руками он обнял ее за плечи и потянул к себе.
— Людочка, маленькая моя, поцелуй меня…
Люда уперлась ладонями в его горячие щеки, силилась оттолкнуть от себя красное и потное лицо.
— А скажешь, зачем ходил на второй этаж?
Арсен вздрогнул, по-звериному захрипел, скрипнул зубами и, обхватив ее за талию, поднял с табуретки и потащил к кровати… Люде стало страшно. Она со всей силой толкнула его руками в грудь, вырвалась и, отбежав за стол, исступленно закричала.
— Не ори, дура… Не трону, — бессильно и зло сказал Арсен.
— Уходи! Уходи вон, сейчас же!
И расплакалась.
— Не ори, говорю. Соседи услышат…
— Я сама, сама позову соседей. Расскажу, что ты напоил меня и хотел… — Несвязные слова и рыдания вырывались из ее груди, нервная лихорадка сотрясала ее вдруг обессилевшее тело.
— Ну-ка, только попробуй! — неожиданно отрезвев, пригрозил Арсен. — Я тоже кое-что рассказать могу… Не соседям, а следователю расскажу.
Людмила так удивилась этим словам, что даже перестала плакать.
— О чем ты расскажешь?
— О твоем отце. Ты думаешь, он нечаянно свалился за борт? Ха-ха! Как бы не так! Свалился, иначе все равно в тюрьму угодил бы. Я знаю. Вот, в руках он у меня, твой батя.
Арсен выплеснул в рот недопитый ром и, накинув на плечи пиджак, вышел из комнаты.
Что мог знать об отце Качур? Тогда, сразу после гибели отца, действительно, долго шло следствие, говорили разное… Нет, нет! Не может быть ничего дурного. Ее отец — честный, хороший человек. А если? А если Арсен заявит, наговорит, наклевещет? Мертвые не умеют оправдываться.
Всю ночь она тихонько плакала, чтобы не разбудить Леньку. А на другой день после работы пошла на кладбище, положила на могилу отца цветы, поправила примятую кем-то траву и сидела молча до самой ночи, думая об отце. Несколько раз она собиралась спросить у него, у его могилы. И не знала, о чем спрашивать.
С тех пор она начала бояться Арсена и Масюты. Зачем он ходит к нему почти каждый раз, когда приходит к Людмиле? Что может быть общего у водолаза с этим старым нелюдимым человеком, о прошлом которого рассказывают так много страшных историй? И то неведомое Людмиле прошлое бывшего уголовника как будто бросало черную тень на Арсена, делало его тоже страшным.
Людмила боялась Арсена. А он по-прежнему внезапно появлялся в ее комнате, молча садился за стол и смотрел на нее жадными и злыми глазами. Как он непохож на того Арсена, который сейчас хлопочет у стола!
Прохор — ровнее характером. Немногословен, но всему, что он говорит, веришь и все, что делает, кажется, делает от души. Может, поэтому и полюбил его Ленюшка? Мальчик тянется к нему, без него скучает, и Люде кажется, что не только потому, что Прохор всерьез занялся его подготовкой к подводному спорту. Есть в нем какая-то спокойная, уверенная сила и скупая мужская любовь к людям, что-то похожее на покойного отца. Вот он стоит, огромный, плечистый, с копной черных, немного вьющихся волос. Большие черные глаза спокойно и чуточку насмешливо следят из-под широких, сросшихся на переносице бровей за Арсеном. Если бы он был немножко смелее, немножко решительнее и хотя бы капельку, одну капельку, любил Люду, он бы вышвырнул это рыжее чудовище из ее комнаты, он бы избавил ее от гнетущего страха, от непонятных и неприятных Люде посещений. Сама она не может этого сделать, у нее нет для этого ни сил, ни решимости.
Пили только мужчины. Люда не притронулась к налитой ей стопке вина, а Ленька пересел на кровать, подальше от стола, и продолжал рассматривать книгу. Арсен говорил всякую чепуху, а Прохор только вставлял короткие фразы, будто прислушиваясь к какому-то, только ему слышному голосу, будто раздумывая над чем-то.
